Выбрать главу

В нашем Романе мы тоже обна­руживаем три главных части. Во-первых, это «роман в романе», исполнен­ный в канони­ческой форме драмы. Вторая часть – сатири­ческие представ­ления на улицах и в театрах Москвы с актив­ным народным участием. И третья часть – ми­сти­ческое участие богов или демо­нов в судьбах героев, включая споры по этому поводу. Обычно эта сторона драмы скрыта от зрителя, но Булгаков и здесь выступает разо­блачителем, про­водником в потусторон­ний мир небесных сил, находящийся рядом с нами, на той же улице, в соседней квартире.

С предше­ствующими дионисийской драме поэтами и народными праздниками всё боле менее ясно, но вот к третьей изнача­льной форме – мистерии следует присмотреться внима­тельнее. В чём смысл мистерии как формы первобытной драмы? В опреде­лён­ные периоды праздников некое боже­ство спуска­ется на грешную землю и воплоща­ется в одного из смертных. Как правило, это – жрец, ко­торый должен, например, совокупиться с богиней в лице жрицы, чтобы гарантиро­вать плодородие. Впрочем, в более отда­лен­ные времена случались мистерии с принесе­нием вопло­щён­ного боже­ст­ва в жертву. Представляется, что без этого экскурса в историю античного искус­ства мы не поймём роль Воланда и его свиты в романтической мистерии, состоящей в триедин­стве с драмой Иешуа и са­тири­ческими зарисовками московской жизни.

Поско­льку речь о жанрах, то есть смысл обсудить явную привязан­ность Булгакова к театру и к драматургии. Тем более что его романы и рас­сказы либо связаны с театром, либо так и про­сятся на сцену или в сценарий фильма. Во всяком случае, ещё ни одному писателю или художнику не уда­ва­лось достичь сим­фони­ческих вершин своего творче­ства без написания эскизов, этюдов и иных малых форм, из которых и состоит движение к вершине. Поэтому каждая из этих вещиц, а тем более все они вместе – могут дать общее представление о направ­лении и даже цели движения.

Согласно биографи­ческим источникам, да и по нашим впечат­лениям от его пьес, Булгаков очень серьёзно подходил к инсценировкам таких небана­льных и немалых книг как «Мёртвые души», «Дон Кихот» или «Война и мир», а также пьесам о Пушкине и Мольере. Пере­ложить главные книги гениев в краткий и ёмкий сценарий, не потерять смысл и пере­дать через диалоги все ключевые идеи – задача, прямо скажем, не для дилетантов. Здесь могут помочь не то­лько знание канонов дра­ма­ту­ргии, но пости­же­ние стоя­щего за ними триедин­ства смысловых про­стран­ств – мира идей и обы­ден­ной реа­ль­но­сти, соеди­нён­ных через сценическое действие. Тво­р­ческая работа над такой пье­сой-инсце­ни­ров­кой или пьесой о жизни гения равнозначна глубокому погружению в мир твор­ческих идей, которыми вла­дел или, скорее, которые владели тем или иным ге­нием. Это и называ­ется художе­ствен­ный метод постижения, когда критерием для отбора и раз­вития идей является гармония, соче­тание их вну­т­ре­нней красоты с меняю­щимся идейным контекстом. Живая идея не теряет красоты при смене режима и даже соци­а­льного строя, и может лишь засверкать новыми гра­нями. Так, после Великой Отече­ствен­ной войны в клас­сике кино возродились герои и идеи «Войны и мира», других клас­сических книг.

Булгаков осознавал эту свою гени­а­льную способ­ность вос­принять и связать с современ­ным ко­н­текстом идеи художе­ствен­ных гениев. Но и это не потолок писательского мастерства. Высший пи­ло­таж – это вос­принять и внедрить в контекст художе­ствен­но отображен­ной реа­ль­ности не про­сто живые идеи предшественников, а идеи фило­софские, абстрактные. И тем сделать их пригодными для про­верки художе­ствен­ным методом познания. Вот это дей­ст­вите­льно амбици­озная задача – взять этого самого Канта, да и спустить вместе с его несуразными идеями с фило­софских небес на грешную землю, если не на Соловки – так хотя бы на ал­лею у Патри­арших прудов. Между про­чим, так всё и было, и этому есть доказа­тель­ства, которые будут представлены.

«Чтобызнали…»

Даже общий анализ формы Романа кое-что про­ясняет в замысле Автора, тем более есть смысл присмотреться к тексту. Может, тогда удастся по­нять, какую весть так страстно желал сообщить нам Булгаков. В дневнике жены писателя описан один из последних дней, когда Ми­хаил Афанасьевич еле слышно про­сит принести руко­пись Романа, и повторяет про­сьбу обяза­те­льно опублико­вать: «Чтобы знали, чтобы знали…»

Чтобы мы узнали о чём?! О том, что злыми поступками людей управляют поту­сто­рон­ние си­лы? Или о том, что в Москве 30-х годов про­исходила явная чертов­щина? Тоже мне бином Ньютона!.. Тем более что весть эта для потомков. Совре­мен­ников Булгаков, зная о приближении смерти, мог оповестить и сам. Тут нам кое-кто подбрасывает мнение, будто бы Булгаков чего-то или кого-то бо­ял­ся, потому и зашифровал свою тайну в руко­писи Романа. Но чего бояться смер­те­льно бо­льному чело­веку, дорожа­щего лишь своею последней любовью и последним Романом? Если тайна эта так опасна, что писа­тель боялся её высказать, то тем более опасно ставить под удар слабую женщину, да и саму руко­пись. Нет, всё же дело не в безопас­ности!