— Я прекрасно помню эту историю, — сказал Тимур.
— Что ты можешь помнить, ты тогда был пацаном…
— Я знаю, что Кон жестокий.
Мать усмехнулась в темноте:
— Ты не представляешь, до какой степени жестокий. Но узнаешь, если Кон не примет твоего спектакля. Тогда тебе придется менять профессию, Тимур, менять навсегда… ты это понимаешь?
— А если Кон примет?
Мать помолчала.
— …А твои артисты, все эти странные ребята… которые не хотят идти в нормальный театр, не хотят бегать в массовках и выпрашивать эпизодика… Которые хотят сразу — и на Кон! Которым тоже придется идти в гардеробщики сразу после премьеры… и дай-то Бог, чтобы все они остались живы и здоровы, если Кон не примет спектакля…
— А если примет?
Новая пауза.
— Ты помнишь тех провинциалов… как их… Три года назад? Их предупреждали тоже…
— …наш спектакль с этой провинциальной самодеятельностью?!
— Я не сравниваю. Я просто вспоминаю. Их предупреждали. Они влезли на Кон со своей драмой… Помнишь? Девчонка, которая играла героиню, потом в психушку на два года… Такая депрессия… Ты помнишь?! Это уже на твоих глазах было! Это не чьи-нибудь россказни, ты сам там был и все видел!
— Их предупреждали, — глухо сказал Тимур.
— Тебя предупреждают тоже. Прямо сейчас.
— Мама! Речь идет о хорошей профессиональной работе. Я не хочу сказать, что это гениально, но…
— Нет, Тима. Именно «гениально». Ты в этом уверен. Тебя разубедят только свист и улюлюканье на премьере…
— Типун тебе… — начал Тимур и осекся. — Извини.
— Извини и ты, — медленно сказала мать. — Собственно, Дегтярев позвонил мне именно с тем, чтобы я тебя удержала.
— И ты доставишь Дегтяреву эту радость?
Мать щелкнула выключателем. Мягкий свет торшера показался Тимуру ослепительным.
— Тебе не следовало идти туда тайком от меня.
— Извини.
— Теперь тебе придется пойти туда снова. И сообщить Кону, что ты передумал.
Тимур молчал.
Лицо матери было бледным, осунувшимся, решительным.
— Восемнадцатого у нас премьера на Коне, — сказал Тимур.
Оля ахнула. Вита захлопала в ладоши. Кирилл и Борис переглянулись.
— А генеральный прогон? — деловито поинтересовался Дрозд.
— Только один. К сожалению, в тот же день. Зато сцена будет наша с девяти утра.
— Обычная практика Кона, — задумчиво сказал Дрозд. — Все вечера у него забиты…
— Восемнадцатое — это же суббота! — Вита обхватила плечи, будто замерзая. — Народу набьется…
— На Кону всегда набивается, — сказал Кирилл. — Особенно на премьере.
— Летим в заоблачные выси, — рассеянно пробормотал Дрозд. — Не шлепнуться бы.
— Ваше дело — работать, — строго сказал Тимур.
— Я не буду, — Оля подняла голову, Тимур увидел, что она на грани истерики. — Я не буду. Я боюсь. Я не пойду на Кон. Я бездарная.
— Тогда вставай и уходи, — сказал Тимур, не повышая голоса.
Зависла пауза, жесткая, будто высохший столярный клей. Оля неуклюже выбиралась из ряда зрительских кресел — а ряды в старом клубе были неудобные, деревянные, приколоченные слишком близко друг к другу.
— Олька, — растерянно сказала Вита. — Не делай глупостей… Мы же договаривались…
Оля подобрала свою сумку, лежавшую в проходе на ступеньках. Не поднимая головы, двинулась к выходу из зала.
Тимур молчал.
— Топорова! — рявкнул Кирилл. — А ну сядь, где сидела!
— Пусть идет, — сказал Тимур. — Прощай, Оля. Ты сильно ошиблась в выборе профессии.
Оля обернулась. По щекам ее расползались красные пятна:
— Я боюсь! Ясно вам? Это провал, это…
— Мы же договаривались, Оля, — мягко сказал Дрозд. — Ты же все заранее знала, нет?
Пышные вьющиеся пряди по обе стороны лица делали Олю похожей на коккер-спаниеля. А большие отчаянные глаза только усиливали это сходство.
— Иди-иди, — сквозь зубы пробормотал Тимур, давя в себе невольное сочувствие. — Неудачница.
Волоча по ступенькам сумку, Оля кинулась вверх. Хлопнула, закрываясь, дверь.
— Так, — сказал Тимур. — Я это предвидел, конечно…
Ничего он не предвидел, но терять лицо нельзя было.
Вита поднялась:
— Погоди… Я ее догоню.
И побежала вслед за Олей; дверь хлопнула снова.
— Мужики, а может, черт с ним? — хрипло спросил Борис. — В самом деле…
— Ты туда же? — резко обернулся Тимур. — Скатертью дорога!
— Да нет, — Борис смутился.
— Не дергайся, Тим, — негромко сказал Дрозд. — Это естественно. Мы не ждали, что ты вот так прямо и заявишься к Кону… А ты пошел и сделал. Первая реакция — бурная. Мне самому не по себе.
И сделалось тихо. Они, четверо мужчин, сидели в большом и холодном зале Народного клуба, где на спинках твердых, покрытых растрескавшимся лаком кресел были в изобилии выцарапаны ругательства и непристойные картинки. Они сидели перед сценой, плоской, как блин, годной на то лишь, чтобы высаживать по праздникам президиум.
Они были еще очень молоды. Кириллу и Борису было по двадцать два года, Тимуру — двадцать пять, и только Дрозду — двадцать девять. И еще много лет им предстояло мыкаться по таким вот жалким подмосткам, играть спектакли для полупустого зала — в ожидании, пока наконец судьба не преподнесет подарок в виде места в более-менее приличном театре…
— Там такие классные гримерки, — сказал Тимур неожиданно для себя.
— Да? — заинтересовался Кирилл. — Сцену тамошнюю все мы видели… А гримерки — тоже?
— Я бы там жил, — признался Тимур. — Я бы там поселился, ей-Богу.
— Страшно было к Кону идти? — небрежно спросил Дрозд.
— Сначала да, — честно признался Тимур. — Но потом… как-то сам собой проходит страх. Может быть, я ему понравился, или он маму вспомнил, но у меня почему-то такое классное предчувствие…
Тимур помолчал. Сказал совсем другим тоном:
— Ребята, мы сейчас всем поперек глотки. Все, чьи спектакли идут на Коне, на нас навалятся единым фронтом, имейте в виду…
— Ясное дело, — задумчиво сказал Дрозд. — Тима, надо как-то девчонок оградить. Нам с Кирюхой и Борькой все это до лампочки, а вот Оленька истеричка у нас…
Хлопнула дверь. Вернулась Вита. Сияющая, несмотря на длинную царапину поперек щеки.
— Значит так, — Вита уселась на край сцены с видом победительницы. — Олька работать будет, она у нас самая талантливая, самая хорошая, просто гениальная… И спектакль у нас гениальный. И, Тима, если у тебя есть сигареты в сумке, угости меня, пожалуйста, я заслужила.
Тимур вытащил непочатую пачку «Золотого овна», бросил Вите над головой Дрозда; девушка лихо поймала сигареты. Благодарно цокнула языком.
— Все тебе, — сказал Тимур. — Ты действительно заслужила. Только не кури, ради Бога, в зале — мне еще проблем с пожарником недостает…
Вита обворожительно улыбнулась, и Тимур подумал, что девку ждет блестящее будущее. Пусть только режиссеры увидят ее на Кону! Пусть увидят, на что она способна!
— Когда станешь примадонной, угостишь и меня, — сказал неожиданно севшим голосом.
— Ты же не куришь, — прыснула Вита.
— Конфетой угостишь… Все. Хватит трепаться. На сцену.
— Тим.
Он обернулся, но увидел сперва только огонек сигареты. Огонек похож был на красную аварийную лампочку.
— Привет, Тимка…
Тогда Тимур узнал этого человека — по голосу.
— Добрый вечер, — отозвался сдержанно.
— Что так сухо? — мужчина вошел в круг света под фонарем. У него было выразительное моложавое лицо; на кончике чуть крючковатого носа кокетливо сидели крошечные очки в модной оправе.