— Все они, — начал Уваров. Правда, было неясно, кого он имеет в виду — девушку или сына хозяина.
— Она уже отвертелась, — весело воскликнул Грег. — Так что, доктор, вы ошиблись. От-вер-те-лась, — повторил раздельно.
— Вы хотите сказать — переспала, и дело с концом. Чему же вы радуетесь, Грег? Это недостойно и совсем не похоже на вас, удивляюсь вашему цинизму. Мне стыдно за вас и горько. Вы…
— Радуюсь тому, что оболтус опростоволосился. — Грег захохотал. — Я устрою ее стюардессой на авиалинию «Альбатрос». Потом поступит в университет — она окончила колледж и мечтала заниматься медициной. Вот и пусть лечит убогих.
— А на какие шиши будет жить? Кормить мать и детей? Чем платить за учебу? — возразил Эдерс и снова взмахнул рукой. — Скатится, как тысячи ей подобных. Ох, боже, даже в боку закололо.
— Все они… — процедил Уваров.
— А вот и не скатится. Я дал ей пять тысяч, для начала хватит, — невозмутимо ответил Грег. — А там будет видно.
— Вы дали ей пять тысяч? — одновременно воскликнули Эдерс и Уваров.
— Ну а кто же? Добрых фей, к сожалению, уже нет, а до рождества с Санта-Клаусом далеко.
— Она ваша родственница? Приятельница? Наконец, любовница? — прищурился доктор. — Или вы — гоню мысль — хотите ее купить?
— Она ничья любовница. Просто хороший человек, которому надо вовремя помочь, иначе близкие умрут с голоду, а она станет проституткой, — перебил Фрэнк.
— Грег, — взгляд Эдерса выражал сожаление, — вы все-таки ненормальный.
— Раньше в России таких называли малахольными, зачарованными или блаженными, — с одобрением сказал Уваров.
— Уму непостижимо, — Грег хмыкнул, — что у нас творится в нашем благодатном обществе, в наш великий прогрессивный век? Едва сделаешь что-либо доброе, тебя тут же объявляют не в своем уме. За сегодняшний день два совершенно противоположных по профессии и характеру человека не преминули мне об этом заявить. И оба, по их словам, относятся ко мне с симпатией, желают только добра.
— Если совершенно трезвому финну двое скажут, что он пьян, финн идет и, ничтоже сумняшесь, ложится спать, — вставил с улыбкой Уваров.
— Кроме того, — Эдерс постучал пальцем по столу, — вы делаете не благое дело, а беспардонную глупость. Бросаете на ветер деньги какой-то малознакомой сомнительной особе. Тем более на всех обездоленных и обиженных вас все равно не хватит.
— Она не малознакомая и не какая-то. Вам что, денег жалко?
— Не жалко. — Эдерс вытянул ладонь. — Удивительно, что вы избрали стезю детектива. Вам следовало заделаться сельским провинциальным патером, всепрощающим и смиренным, раздающим направо и налево манну небесную.
— Патеры не раздают манну, — поправил русский.
— А я далеко не всепрощающ, — резко возразил Грег. — Мне кажется странным, как вы оба, кого судьба так трепала, и гнула, подняли вой из-за каких-то грошей.
— Это мы-то подняли вой из-за денег? — взвился Уваров. — Да плевать я на них хотел, провались они в тартарары.
— Полюбуйтесь на этих Крезов, — вспыхнул доктор. — Пять тысяч для них гроши, и они на них плюют. Вы кто такие? Ханты? Ротшильды? Дюпоны? Шейхи Кувейта? Мы с вами почти нищие, а вы… — он замолчал, подошла официантка.
— Пожалуйста, ваше пиво. — Она поставила на стол полные кружки.
— Спасибо. — Грег погладил ее руку. — Вот вам за заказ. Ступайте, сбрасывайте эту змеиную кожу, да не забудьте плюнуть в морду сыну Джекки, а также навестить нас завтра.
— Благодарю вас, мистер Грег. — Она присела в книксене. — Вы так помогли мне, я никогда не забуду. — Она улыбнулась, губы задрожали, и побежала к стойке.
— Скажите, пожалуйста. Благодарю вас, мистер Грег, — передразнил, выпятив губы, Эдерс. — Ей следовало, как вислоухому кутенку, повизгивая от восторга и избытка чувств, подпрыгнуть и лизнуть вас, Фрэнк, в нос.
— Ну зачем так, доктор? — Грег был растроган. — На ваших глазах произошло великое таинство. Скончалась Моника и возродилась Юта Шервуд.
— Это еще, как говорят, бабушка надвое сказала, — вставил Уваров. — Усопшую вы знали и отзывались о ней доброжелательно, а вот какова будет новорожденная… Деньги, они…
— Послушайте, Фрэнк Грег, — не дал договорить русскому Эдерс, отхлебнул из кружки и облизал губы. — Я не удивлюсь, если вы в один далеко не прекрасный день уведомите нас, что сочетаетесь браком с какой-нибудь попавшей в житейский переплет, страдающей от бытовых инсинуаций бедняжкой. Нисколечко не удивлюсь.
— Вы имеете в виду Юту?
— Это может быть и кто-то другой, запутавшийся и заблудший. Но в данном случае ее.
— Помилуйте, доктор, она молода и красива, а я калека и ей не пара. Кроме того, я, вероятно, выгляжу анахронизмом — признаю лишь обоюдную любовь. Так сказать, единство душ и сердец. У нее же ко мне никаких чувств, исключая разве благодарность, нет. А жаль… Весьма жаль.
— Все они, — проворчал Уваров, — помешались на деньгах.
— На то и деньги, — возразил Эдерс.
— Нет, не на то. — Русский взглянул на него укоряюще. — Думается, когда в конце XVII века шотландец Джон Ло придумал и предложил выпускать бумажные купюры, он по наивности надеялся, что они, как и положено по политической экономии, будут эквивалентом товара. Ошибся, молодчик. В наш модерновый век они стали мерилом всего: ума, силы, положения в обществе и даже любви. Вот женщины и…
— Здорово вы ополчились на слабый пол, — Грег поправил повязку на глазу. — Крепко напакостили?
— Никто мне не пакостил. На тот проклятый банкет силой не волокли, думать следовало своей головенкой. Впредь наука.
— Больно дорого иногда обходится эта наука. — Фрэнк машинально кивнул. — Потом мучаешься всю жизнь. Ну ладно, хватит, друзья, дискутировать женский вопрос. — Он улыбнулся. — Деньги у Майка я получил.
— Много? — Доктор оторвал губы от кружки.
— Двадцать тысяч.
— Сколько? — одновременно приподнялись Эдерс и Уваров.
— Двадцать тысяч, — небрежно бросил Грег и встал. — Мало?
— Факир, — прошептал доктор. — Непостижимо. Виртуоз.
— Малохольный, — поддакнул Уваров восхищенно. — Но все равно здорово. И за вычетом пяти тысяч остается целая куча.
— Пойдемте?
Они поднялись и покинули бар.
— Знаете что? — Грег взглянул лукаво. — Давайте прогуляемся немного, хочу показать вам любопытную штуку. Тем более нам по пути. Как?
— Не возражаю, — кивнул Эдерс.
— Тогда к порту, это недалеко.
— Уж не обуревает ли вас желание, заполучив столь солидную сумму, купить яхту и отправиться за документами вплавь? — следуя за Фрэнком, спросил доктор. — С вас станется.
— Туда водой не доберешься. — Грег мотнул головой. — Но вы близки к истине — увидите тот пароход, на котором когда-то я жил вместе с дружком Косым. Там-то и произошла та зловещая трагедия, о ней я вам рассказывал. Небольшой экскурс в прошлое, долг памяти — именно в этот день мой друг был убит…
Полчаса спустя они остановились на заброшенном и захламленном пляже.
Метрах в ста от берега ржавой громадой возвышался старый корабль.
— Да-а. Его так и не отправили на слом. Но теперь, очевидно, на нем никто не обитает. Вон на причале с удочкой сидит сторож. Присядем и мы? — Грег опустился на белый песок.
Вкрадчиво шелестели ветвями деревья. В кудрявом колючем кустарнике попискивали какие-то серенькие птички. Шуршала о песок волна. С рейда изредка доносились гудки судов. От зеленоватого моря веяло водорослями, прохладой и покоем.
— А вы сентиментальны, Фрэнк. — Доктор приложил ладонь ко лбу. — Уж не стареете ли? Бытует мнение — в преклонном возрасте обуревает желание посетить места, кои в детстве врезались в память особенно. Не этим ли объясняется сие паломничество в юность.
— Может быть, — Грег пожал плечами. — Прошло уж не так много — всего лет десять. Но мне они кажутся вечностью, будто и впрямь немощный старик. Вероятно, стал мудрее. Жизнь многому учит. Вот здесь мы и жили. — Он задумчиво посмотрел на подсвеченный солнцем силуэт корабля. — В носу банда малолеток, а в корме — йиппи.
— Хиппи, — деликатно поправил Уваров.