— Катаклизм, по мнению специалистов, разобьется на три этапа.
— Скажите, пожалуйста, даже умирать предстоит поэтапно. — Доктор скривился. — Сколько же потребуется на это бомб?
— Сейчас у всех ядерных держав скопилось около 50 тысяч мегатонн — в переводе на тротил — 50 миллиардов тонн. То есть на каждого землянина приблизительно по 10 тонн. Так вот, если взорвется даже 10 процентов накопленного, на города обрушится огненный торнадо.
— Что такое торнадо?
— Так в Северной Америке называют смерч над сушей. После ослепительной вспышки высокая концентрация энергии при свободном доступе кислорода породит самоподдерживающиеся пожары невиданных размеров. Будут гореть дома, склады, нефть, уголь, газ, деревья, торф, посевы, трава. Пылающими факелами метаться люди, птицы и животные. Затем очередь дойдет и до того, что, по нашим понятиям, гореть не должно: металл, камни, бетон. К очагам огня устремятся потоки воздуха — возникнет ветер сверхураганной силы. Загудит, как в колоссальных размеров топке или доменной печи. Атмосфера превратится в смрад, в ней резко возрастет количество угарного и углекислого газа.
— Значит, все сгорит и задохнется? — Эдерс содрогнулся.
— В самих районах взрывов да, а вот в прилежащих пока еще что-то останется. Ненадолго. Грядут новые испытания — холодом.
— Холодом? Вы же упоминали о пекле преисподней?
— Пекло кончилось. Но от гигантских взрывов в небо взметнулись миллиарды тонн пыли, а от пожаров дым, копоть, зола и сажа. В вышине шляпы ядерных грибов расползутся и сомкнутся в плотное черное одеяло. Толща его практически непроницаема для солнечных лучей. Часть их отразится и рассеется, часть поглотится, что еще больше нагреет само одеяло. Лишь одна десятимиллионная доля того, что получает наша планета от светила в нормальных условиях, достигнет Земли. Оседает эта масса, особенно сажа, медленно. Подсчитано: даже через год атмосфера останется в десятки раз менее прозрачной, чем обычно. Это покрывало циркуляционными потоками будет перемещаться по всему шару, и на Земле установится «ядерная зима». Все как бы вывернется наизнанку. У поверхности земли температура минус 50, а в стратосфере плюс 100. Экологические связи нарушатся, источники воды замерзнут.
— Ужасно! — Эдерс прижал ладони к щекам.
— Но и этим бедствие не ограничится.
— Но куда же больше? Господи. Какие круги ада предстоит снова пройти?
— Этот будет последним. Милитаризация космоса, а следовательно, и взрывы в нем приведут к нарушению плотности озонового слоя. Сейчас он предохраняет нас от смертоносного ультрафиолетового солнечного излучения. Оно, как вам известно, убивает-и завершит превращение поверхности нашей прекрасной Земли в лунный пейзаж.
— Какой Апокалипсис, конец света.
— Есть небольшая разница. Иоанн Богослов, которому приписывают сочинение Апокалипсиса, предрекал гибель грешников за их нелицеприятные делишки от каких-то высших, независимых от них, сил. Здесь же люди уничтожат сами себя. Знать, наскучило жить на нашей чудесной Земле и они избрали оригинальный способ самоубийства.
— Человечество не допустит подобного сумасшествия. — Эдерс начал горячиться. — Не до-пус-тит, уму не постижимо, до чего можно докатиться. Не допустит.
— Будем надеяться.
— И вы так равнодушно к этому относитесь? Вы — интеллигентный человек. Надо кричать, протестовать, возмущаться! Бить в набат!
— Пока бьют именно тех, кто возмущается. А когда Россия предлагает разумный выход, ее предложения называют пропагандой.
— Но должны же все понять, куда низвергается род людской!
— Поймут. Но не будет ли слишком поздно!
— Тех, кто ратует за подобное варварство, следует всенародно судить и строго наказать в назидание потомкам. Как судили военных преступников на Нюрнбергском процессе. Их надо публично, ну я не знаю, может быть, выпороть на площадях. Приковать к позорным столбам, выставить на всеобщее поругание.
— Будем надеяться.
— Но чем сейчас объяснить инертность некоторых?
— Видите ли, обывателю порой удобнее считать себя как бы непричастным к событию. Он, дескать, ничего не решает и ни за что не отвечает. Да и пресловутое: «А вдруг меня-то это и не коснется». Специалисты же продолжали пользоваться старыми мерками: арифметически складывали эффект от одной бомбы, двух, трех, десяти и так далее; А анализ-то должен быть новым. Для глобальных климатических последствий ядерной войны возникают так называемые нелинейные эффекты.
— Это еще что такое?
— Те самые новые мерки. Для них характерно наличие определенного предела, определенных критических ситуаций. Качественные изменения возникают скачком за надкритическим количественным ростом. Накопленные запасы ядерного оружия превышают порог, за которым возникают глобальные геофизические воздействия на биосферу.
— Да выражайтесь вы яснее в конце концов!
— Если яснее, то это значит: наша Земля слишком мала для сосредоточения на ней имеющегося ядерного арсенала. Понимаете — одна бомба может снести город. Несколько — вызвать, скажем, землетрясение. А количество за критическим порогом привести к общей гибели, ибо природа с подобным бедствием уже не справится, это выше ее возможностей.
Они замолчали. Доктор сидел, громко отдуваясь, вытирая платком полное лицо. Наконец произнес:
— Знаете, Мишель, сейчас у меня мелькнула мысль, которой я сам испугался.
— То есть?
— А вдруг это уже было? Скажем, на Марсе, Венере, Плутоне или еще где в нашей Галактике. Жизни там сейчас нет, и творится черт знает что: и жарко, и холодно, и вообще неуютно. Не произошел ли и там аналогичный предполагаемому у нас катаклизм? Не были ли и их обитатели столь беспечны и безответственны?
— Сомневаюсь. Ну если бы еще на одной, а уж на всех-то вряд ли. Пример других послужил бы назиданием. — Уваров прикрыл глаза.
— Поражаюсь вашему олимпийскому спокойствию и невозмутимости. Вам известно то, чего не ведают миллионы простых людей, а вы почиваете на этой информации, как на пуховой перине. Как вы можете спать спокойно? Вы, культурный человек? Стыдитесь.
— А что прикажете делать?
— Кричать! Стучать! Прыгать! Ох, господи, мне не по себе. Если мы сейчас же не переменим разговор, мне будет плохо.
— Давайте переменим. — Физик приподнял веки. — Поговорим о чем-нибудь приятном и добром.
— Да-да. — Доктор огляделся и вдруг засиял.
— Посмотрите, Миша, и такую красоту хотят уничтожить.
— Вы о чем?
— Счастливец все-таки Грег.
— Да о чем вы? — Уваров завертел головой. Взглянул в иллюминатор.
— Да не туда.
— Куда же?
— Вот куда. — Эдерс повернул его голову в сторону пилотской кабины.
— А-а-а. — Физик восхищенно приоткрыл рот.
— Вот вам и а-а-а. До чего же хороша. Просто прелесть. Везет же некоторым.
— А ведь вы когда-то говорили?..
— Мало ли что я мог сказать в запале.
По проходу, изящно, как манекенщица на показе мод, шла Юта с подносом, уставленным разными бутылками с яркими этикетками. Преобладало спиртное.
Она остановилась около друзей, улыбнулась приветливо и спросила:
— Коньяк, виски, водку?
Физик наморщил нос и досадливо хмыкнул. Эдерс возмущенно и протестующе замахал ладонями.
— Чего-нибудь прохладительного?
— Да-да, — выпалили оба и засмущались.
Доктор, смешно выпятив грудь, пригладил усы и попросил вкрадчиво, будто боялся, что очень затруднит девушку:
— Кока-колы со льдом или пепси. Если можно.
— Пожалуйста, будьте любезны. — Она протянула ему высокий бокал. — А вам, Миша?
От того, что девушка назвала его по имени, физик зарделся, веснушки рассыпались по носу и щекам.
— И мне, пожалуйста. Если можно.
— Отчего же нельзя? С большим удовольствием. Приятное исключение. Наши клиенты в основном налегают на спиртное.
— Прилетим вовремя? — Эдерс отхлебнул глоток терпкого, холодного напитка. — Мисс Шервуд?
— Конечно. — Девушка опять доброжелательно улыбнулась. — Самолеты «Альбатроса» никогда не опаздывают. В виде компенсации, если это случится, компания обещает выплатить каждому пассажиру доллар за минуту.