— Уже кому-нибудь платили?
— Нет. Причин не было, — ответила с гордостью, будто чувствовала свою причастность к скрупулезному выполнению расписания.
— На вашей линии всегда так? — Уваров указал на пассажиров. — Такое вавилонское столпотворение?
Юта вскинула головку, взметнув светло-каштановое облако волос, сказала, дернув бровями, в салон:
— У нас сегодня словно летающий Ноев ковчег.
Действительно, кого только не было. Группа монахинь и монахов. Белые сутаны францисканцев перемежались с коричневыми и синими кармелиток и лютеранок. Тесно сбившись, сидели, о чем-то переговариваясь шепотом, китайцы и арабы из Каира. Весело болтали и жестикулировали французы, не обращая внимания на осуждающие взгляды насупленных и толстых испанцев, севших в Мадриде. Сзади, прикрыв лицо газетами, дремали возвращающиеся из деловых поездок несколько пожилых и степенных господ. Худой итальянец, вытянув тонкую жилистую шею, так откровенно уставился горящими, как угольки, глазами на ноги и бедра стюардессы, что дремавшая подле дородная матрона, очевидно жена, зашипела и дернула его за руку.
— Начинаем снижение. — Юта указала пальчиком на экран, где кинофильм сменила красная надпись: «Не курить, застегнуть ремни».
— Встречать нас не будут. — Эдерс зашарил рукой, разыскивая пряжку ремня. — Доберемся сами.
С первых рядов поднялось четверо мужчин.
— О-о. — Уваров ткнул в них пальцем. — Везде одно и то же — никогда не подождут, не терпится, каждый старается выскочить побыстрее.
— Действительно, куда это они, ведь еще рано? — поддакнул доктор.
Между тем двое — мелькнули только их спины, обтянутые нейлоном курток, — скрылись за дверью кабины пилотов. Один — высокий и худощавый, в коричневом берете и клетчатом пиджаке, повернулся к ряду, где сидели друзья. Другой, маленький, чернявый и верткий, словно обезьяна гиббон, встал слева.
— Всем сидеть на местах! — густым басом рявкнул долговязый. — Не шевелиться! — Из-под полы пиджака глянуло короткое черное дуло автомата. — Стреляю без предупреждения!
В салоне всплеснулся и тотчас оборвался, будто зажали рот, женский вскрик. Истово закрестились монахини. Чернявый снял с багажной сетки картонную коробку-блок и, держа в руках какие-то провода, писклявым голоском прокричал скороговоркой:
— Самолет в наших руках! Приказываю всем сидеть и не шевелиться! При малейшем неповиновении или сопротивлении взорвем со всеми пассажирами!
Снова кто-то истерично взвизгнул.
Уваров обернулся.
В самом конце второго салона виднелись двое мужчин, одетых во что-то пестрое, с оружием в руках. По проходу бежала Юта. Лицо бледное, глаза широко раскрыты, с подносика на пол сыпались стаканчики.
— Спокойно, детка! — Рядом с чернявым из кресла поднялась высокая молодая женщина. Салатового цвета костюм подчеркивал ее прекрасно сложенную фигуру. Золотисто-рыжие волосы крупными волнами спадали на покатые плечи. Красивое, с матовым оттенком, слегка одутловатое лицо, полные губы нервно кривились.
— Не торопись! — Она развернутой ладонью уперлась стюардессе в грудь. — С твоими пилотами полный порядок, они парни покладистые, присядь.
Юта опустилась в пустующее кресло.
— Лайнер захвачен! Если будете благоразумны, вреда вам не причинят, — блондинка дернула головой, откидывая волосы с лица. — В противном случае, как вы уже слышали, — взорвем. Церемониться не станем! Надеюсь, понятно? — На губах мелькнула пренебрежительная усмешка, под глазами слегка набрякли нежные голубоватые синячки. Она сунула в рот сигарету и щелкнула зажигалкой.
Эдерс потянул носом и зашептал Уварову в ухо:
— Марихуана. Она наркоманка. Эти на все способны — совершенно не управляемы, можно ждать чего угодно.
Самолет меж тем резко пошел вниз. Заложило уши. Во втором салоне заплакал ребенок, взволнованный голос матери успокаивал его. Кто-то застонал.
— Там пассажиру плохо. — Юта подняла глаза на женщину. — Разрешите дать воды?
— Сиди. Потерпят. — Она положила руку на плечо девушке. — Ты сейчас понадобишься.
— Я успею.
— Заткнись.
Колеса дробно застучали по бетонному покрытию. Лайнер, подпрыгивая, пробежал немного и остановился. Людей в креслах качнуло вперед.
— Предупреждаю! — резко выкрикнула блондинка. — Пока ведутся переговоры, никаких шевелений. Ремни не отстегивать. А это, — она протянула Юте конверт, — отнесешь администрации аэропорта. Здесь наши требования. Ждем десять минут, ровно через это время, если требования не удовлетворят полностью и безоговорочно, — машина взлетит на воздух. — Она подтолкнула стюардессу к выходу и крикнула кому-то: — Пропустите ее!
— Вот он, наш свободный и демократический мир. Бандитизм какой-то, пиратство двадцатого века. — Уваров расстегнул пряжку и встал. По лицу пошли красные пятна, стекла очков чуть-чуть запотели.
— А ну, сядь! Быстро! — Длинный вскинул автомат.
— Я требую, чтобы немедленно выпустили женщин и детей! — Физик не обратил внимание на жест долговязого. — Заложников и без них хватает. — Губы его дрожали, он повернулся к блондинке, взглянул ей прямо в глаза и бросил презрительно: — Вы, вероятно, забыли, что сами женщина, а может быть, и мать? Как вам не стыдно?
— Кто вы такой? — Блондинка выплюнула сигарету и, прищурившись, уставилась на физика.
«Глаза у нее, ну точь-в-точь как у Машенькиной сиамской кошки Бетси, — неожиданно поймал себя на мысли Уваров, — голубовато-фиолетовые». Твердо выделяя каждое слово, сказал:
— Я русский. Требую сейчас же освободить женщин и детей. Немедленно. В противном случае… — Волнение перехватило ему горло, на вцепившихся в спинку кресла пальцах побелели суставы.
Женщина в салатовом костюме удивленно вскинула тонкие брови. Чернявый и длинный приоткрыли рты.
— Ру-усский?
— Да. И предупреждаю… — Он начал дергать — ремень, собираясь выйти в проход.
Налетчики о чем-то зашептались.
— Вы с ума сошли, — шипел Эдерс и дергал физика за рукав. — Они же принимают вас за советского. Вы не знаете этих субъектов. Прикончат в два счета. Для них нет ничего святого — звери.
— Отстаньте! — Уваров выдернул рукав и шагнул в сторону.
Блондинка взглянула на него снисходительно и громко произнесла:
— Женщины и дети могут покинуть самолет. Не суетитесь. Отстегните ремни и спокойно выходите. Если с ребенком не мать, а отец, он также уходит. Мы не плодим сирот. — Усмехнулась.
В салоне завозились. Вертлявый итальянец тоже попытался проскользнуть, но был водворен на место. Его супруга прошествовала с таким видом, словно делает большое одолжение, покидая лайнер.
— Вы также свободны. Отправляйтесь. — Длинный ткнул Уварова автоматом в грудь.
— Благодарю вас, я останусь. — Он протиснулся меж спинок, сел и пристегнул ремень. Бросил угрюмо: — Мне и здесь хорошо. Благодарю за заботу, не беспокойтесь.
— Ваше дело. — Женщина с уважением посмотрела на него. — Оставайтесь, — произнесла удовлетворенно, словно одобряя поступок русского.
— Неврастеник. Дон-Кихот ненормальный, — шептал Эдерс. — Выдумали невесть что. Взяли бы у меня пленку и вынесли. Я же не о себе пекусь. Нашли кого удивить благородством. Идеалист.
— Да отвяжитесь вы, перебьемся. — Уваров устало откинулся на спинку и опустил веки.
Матери с детишками — их было немного — гуськом спустились по трапу. Неторопливо, словно на прогулке, попарно, взявшись за руки, направились к зданию аэровокзала. Дверь, не успев захлопнуться, отворилась вновь. Прибежала Юта. Щеки разрумянились. Дышала прерывисто, волосы растрепались. Она бросилась к блондинке и, не переведя дух, выпалила:
— Администрация и полиция согласны на ваши требования… Некоторые вопросы не в их компетенции. Они просят час для решения на другом уровне… Они говорят — скорее всего претензии будут удовлетворены. Ух, — она перевела дыхание.
— Больше ничего?
— Нет, мисс, ничего.
Захватчики стали совещаться. Чернявый размахивал руками и шмыгал носом. Долговязый что-то бубнил ему в макушку и дергал головой, точно клевал. Женщина, изредка бросая взгляды на Уварова, отрицательно покачивала толовой и как-то очень женственно поправляла волосы тонкими пальцами с наманикюренными перламутровым лаком ногтями. Наконец они замолчали. Блондинка поджала губы, подумала и сказала Юте: