- Позвоним попозже. - Мартин взял тарелки с фасолью и вышел в коридор.
На экране возник чем-то озабоченный остроносый и прилизанный, одетый с иголочки господин. Начал вещать зловеще-интригующим голосом:
"Передаем экстренное сообщение. Самолет компании "Альбатрос", следующий рейсом из Европы через Каир, захвачен бандитами. Администрация и полиция ведут переговоры. Включаем место событий. Смотрите наши передачи. Права на них нами откуплены".
- Мартин! - Грег подавился. - Мартин! Их захватили! Идите скорее!
В комнату с кастрюлей в руках вбежал негр и бросился к телевизору.
В панораме простиралось покрытое бетонными восьмиугольниками серое летное поле. Особняком от других машин стоял серебристый с синей продольной полоской на фюзеляже - особо комфортабельный - лайнер средних размеров. Именно на таких летали официальные лица и зажиточные туристы. На почтительном расстоянии его охватывала полукругом цепочка автомобилей: полицейских, пожарных, санитарных, аэродромной службы, каров для перевозки багажа. Бросалось в глаза отсутствие обычной в таких случаях суеты и шума. Было очень тихо, лишь откуда-то издали доносились обрывки передаваемых по радио сообщений. Люди в машинах словно застыли, только на галереях аэровокзала мелькали, вспыхивая блицами, фигурки репортеров, да сновали операторы телевидения в черных наушниках, похожие на головастиков. Там и сям раскорячились треноги камер.
Просторный салон отделан белой блестящей обивкой, напоминающей разводы мороза на оконных стеклах. Из овальных отверстий вентиляторов струилась пахнущая сиренью свежесть. В меру прохладный воздух сочился озоном. Вдоль прохода, меж кресел, длинноворсная ковровая дорожка убегала к носу корабля.
Уваров и Эдерс сидели в первом салоне, справа по ходу. Настроение было приподнятое - до встречи с друзьями оставалось немного. На экране под потолком, над дверью, мелькали кадры приключенческого фильма. Из наушников на спинках кресел доносились выкрики, стрельба, заливистый лай собак, тарахтенье моторов.
Эдерс глянул в иллюминатор, блаженно потянулся и сказал с восхищением:
- Вы только полюбуйтесь, Миша, какая дивная картина. У меня впечатление, будто я страдал дальтонизмом и вдруг исцелился. Начал воспринимать цвета. В пустыне все мельтешило в каких-то унылых и мутных тонах. А здесь изумительная сочность колорита, непередаваемая гамма красок. Какая благодать. Что ни говорите, пески - это сплошное безобразие.
- Нет безобразий в природе, - начал назидательно Уваров и нараспев продекламировал: - "И кочи, и торфяные болота, и пни. Все хорошо под сиянием лунным". Так молвил русский поэт Некрасов.
- Вы намереваетесь сказать: безобразия существуют лишь рукотворные, в обществе?
- Смотря в каком.
- Пошло-поехало. Вы неисправимы. - Доктор скептически усмехнулся. - Я бы в пустыне не смог адаптироваться. Разумеется, люди ко всему привыкают, но пески не по мне. А вы?
- Меня как раз и возмущает закоснелость и сила привычки, эдакая мимикрия - приспособляемость.
- Что вы имеете в виду?
- Ваши слова о способности людей ко всему привыкать. В частности к мысли о ядерной войне, и к милитаризации космического пространства, и к тому, как помыкают человеческим достоинством.
- Боже мой, опять вы за свое. Мы же договорились: большинство войну ненавидят и борются с ней. Нормальным людям она мнится стоглавым мерзким чудовищем, ибо противоестественна природе. Чего же вам еще нужно? В чем вы обвиняете смертных?
- В инерции мышления, в наивности, с которой они подходят к оценке результатов ядерного бума. Когда наконец уразумеют: на карту поставлено существование всего живого. Свершится катаклизм, равного которому в истории нашей планеты не бывало.
- А вы не ошибаетесь в запале? Не слишком ли безапелляционно?
- Ничуть.
- Тогда поделитесь своими выводами.
- Поймите, доктор, всему есть предел...
- Кто же спорит? Конечно, есть.
- Я в том смысле, что наша Земля очень маленькая и не все ей под силу. Так, например, если мы ухитримся перевалить в получении электроэнергии за десять в четырнадцатой степени ватт, то нас подстерегает тепловая опасность. Это граница. Можно при желании подсчитать даже максимальное количество автомобилей, которое допустимо на планете.
- Иначе они всех передавят?
- Нет. Отравят воздух до смертельной кондиции.
- Ну а какой предел вооружений? Вы это имели в виду?
- Именно. Войны велись издревле, и народ стал относиться к ним как к чему-то неизбежному, но проходящему. Сражались когда-то палками, камнями, стрелами, мечами. На смену пришли пищали, автоматы, пулеметы, орудия, танки, ракеты. Затем порох стали вытеснять атомная, водородная, нейтронная бомбы. С появлением каждого нового вида рабы божьи ужасались, ахали, но постепенно привыкали, а бедствие измеряли старыми мерками. Даже силе ядерного взрыва нашли эквивалент в тротиловых единицах. Хорошо еще не в булыжниках. Никак не могут уразуметь: пришла новая эра, и подходить к оценке последствий войны необходимо совершенно по-иному.
- Чем же измерять? Рентгенами, атомами, а может, кварками?
- Не смешно. Вопрос стоит воистину по-гамлетовски: быть или не быть. Понимаете, само существование жизни под угрозой.
- А вы не сгущаете? Не слишком эмоционально воспринимаете события?
- Ничуть. Как раньше подсчитывался результат атомного удара?
- Количеством разрушений, гибелью людей от осколков, взрывной волны, ожогов и радиации. Короче, числом разных пакостей.
- Вот именно. И упускалось самое главное.
- Что же?
- Экологические последствия.
- И никто до этого не додумался сразу?
- Многие поняли: необходимо подойти к оценке с новых позиций. Ученые заложили в компьютер смоделированую ими ситуацию и получили ответ: последствия ядерного удара будут не только ужасны, но и необратимы. Жизнь на планете может прекратиться. Да-да, в полном смысле.
- И куда все денется? - В словах Эдерса звучала ирония, видно, он еще не принимал всерьез высказываний физика.
- Катаклизм, по мнению специалистов, разобьется на три этапа.
- Скажите, пожалуйста, даже умирать предстоит поэтапно. - Доктор скривился. - Сколько же потребуется на это бомб?