- Ну а ваше теперешнее мнение, доктор? - Грег был явно доволен выступлением русского. - Что скажет второй спец?
- Я не столь восторжен, как мой коллега. - Эдерс усмехнулся в усы. Прежде, когда Грег рассказал мне о Смайлсах, я отнесся к сообщению весьма скептически. Больше того, решил: имею дело с шизофреником, иногда случается такое на почве травмы. Уж простите, Грег, но и вас посчитал слегка свихнувшимся. Потом представилось время подумать, сделать некоторые допущения, проанализировать. Короче, я заколебался. В клинике, куда доставили Грега, я тоже прослушал запись, но, видно, там было много лишнего, и я настроился на иронический лад. Теперь пересмотрел свои взгляды. Сочту за честь принять участие в экспедиции. Да, по поводу удивления Мишеля пессимизмом Смайлса. А что ему прикажете делать? Человек сломлен и раздавлен жизнью.
- Значит, это плохая жизнь, - назидательно возразил Уваров, - и следовало поискать более разумный выход.
- Легко сказать. - Эдерс хмыкнул.
- Ну мне не очень легко, скорее наоборот. Но складывать оружие было рановато.
- Хорошо. - Грег постучал никелированным крючком по столу. - Есть какие-нибудь предложения по существу?
- Есть, - улыбнулся доктор и поднял бокал с пивом. - Хотя я злейший противник спиртного, но предлагаю тост. Видите ли, по восточному календарю нынешний год называется годом черной собаки.
- А почему черной? - удивился Мартин. - Значит, в этом летосчислении встречаются собаки других цветов?
- Представьте, да. Кроме белой, желтой, что вполне естественно для этих животных, могут быть красные и даже синие. Мудрецы толкуют: именно этот год благоприятствует добрым начинаниям, сулит успех. Становится черным для дурных людей и светлым для верных и преданных.
- Теперь, я думаю, самое время выслушать нашего русского друга, предложил Грег. - Расскажите о себе, но желательно поподробнее и, разумеется, откровенно. Здесь, как мне кажется, собрались единомышленники и судить строго не будут.
- Ладно, - Уваров вытер губы. - Откровенно так откровенно. Скрывать мне от вас нечего, особенно от доктора, я ему многим обязан.
- Полно вам, - насупился Эдерс.
- И терять нечего. Все, что было дорого и свято, потерял.
3. ЭТОТ СТРАННЫЙ РУССКИЙ
- Уж наберитесь терпения, - начал Уваров. - О династии нашей можно сложить целый роман.
- Наберемся, - успокоил его Грег. - Пусть вас не смущает время, рассказывайте.
- Итак, после освобождения крестьян от крепостного права в 1861 году...
- Вы хотите начать с 1861 года? - ужаснулся Эдерс.
- Да пусть говорит! Куда нам спешить? - Мартин ободряюще взглянул на русского.
- Не пугайтесь, об этом всего несколько слов. - Уваров чуть прикрыл веки и продолжил: - Мой любимый поэт Некрасов так прокомментировал это событие: "Порвалась цепь великая. Порвалась и ударила. Одним концом по барину, другим по мужику". Но волею судьбы мои предки оказались в выгодном положении. До царского манифеста они находились на так называемом оброке держали в Москве рыбную торговлю, а барину платили дань. Прадедушка, человек предприимчивый, быстро пошел в гору и разбогател до миллионного состояния. Слыл он неверующим, даже богохульником и "безобразником". Его супруга являла полную противоположность - искала утешения в религии. Родив сына, вообще устранилась от мирской суеты, к вящей радости мужа, который незадолго до революции, оставив жену на попечение монахов и попов, а сына сбагрив в морской кадетский корпус, перебрался в Париж в обществе француженки - то ли певички, то ли плясуньи кафешантана. Капиталы также перевел во Францию. Жил припеваючи, стриг купоны, словно заправский рантье.
В двадцатых годах дедушка плавал на миноносце гардемарином. Когда Красная Армия ударила по Крыму, молодой моряк отправился в Константинополь. Разумеется, не один, а с возлюбленной. Она-то и стала моей бабушкой. После многих мытарств молодые оказались в Париже и, само собой, наведались к папаше-свекру. Но новоявленный рантье отошел в потусторонний мир. Однако бывшая "арфистка" не только взяла их под свое крылышко, но и приняла самое деятельное участие в дальнейшей судьбе.
- Во-от. - Мартин поднял указательный палец. - А мы часто говорим шансонетка. Извините, перебил.
- В 1922 году у супругов родился сын - мой отец. Почти одновременно их постигло и горе - умерла от воспаления легких мачеха-патронесса. Свое состояние она завещала им.
Следует заметить, политикой дед не интересовался, и ему претило общество злобствующих белоэмигрантов. Он не вступал ни в какие "союзы", не предъявлял большевикам счет за отнятое добро, тем более никто у него ничего и не отнимал.
Когда фашисты оккупировали Францию, пришлось бежать в Великобританию. Разумеется, остались без гроша. Дед сник и как-то незаметно отдал богу душу - все заботы легли на плечи моего отца. Он стал моряком и даже весьма отличился в десанте через Ла-Манш при открытии второго фронта.
По окончании войны они возвратились в Париж, где и поселились в своем особняке. Так и жили: отец плавал, бабушка вела хозяйство.
Однажды, вернувшись из очередного рейса, застал дома молоденькую девушку-сиротку, дальнюю родственницу матери. На ней он и женился. Вскоре на свет появился я. Оговорюсь, в семье постоянно говорили по-русски, и родной язык я освоил раньше французского и тем более английского. Далекую отчизну не забывали, в особняке было много книг, я рано познакомился с русской классикой, а впоследствии папа привозил советские книги. Уже после окончания Сорбоннского университета я дважды побывал в СССР туристом. Поездки оставили неизгладимый след, я буквально заболел родиной предков. Там меня интересовало все: посещал то, что хотел. Часто вообще бродил в одиночку и в любое время по старым кварталам столицы и Ленинграда. Не могу объяснить, но, вероятно, под впечатлением рассказов близких я как бы узнавал места, в которых никогда прежде не доводилось бывать. Словно после длительной разлуки возвратился туда, откуда меня увезли ребенком. Иногда ловил себя на мысли, что все это уже видел, причем до мельчайших подробностей, о которых раньше никогда не было речи. Я знал русский, мне не требовался посредник в разговоре с советскими людьми, да и они, мне кажется, не подозревали, что я иностранец, представитель иного мира. Скажу откровенно, под конец я чувствовал себя почти советским гражданином, мысли и чаяния этих люден мне были ближе, нежели остальным участникам круиза.