- Мы отвлекаемся. - Эдерс побарабанил пальцами по столешнице. Продолжим по существу.
Уваров несколько раз кивнул и сказал со вздохом:
- Сейчас мы подошли к кульминации моей трагедии. Видите ли, заканчивая учебу, я познакомился с девушкой, русской по происхождению. Она приехала учиться из вашей страны в Сорбонну. Звали ее Мэри Гарб. Но это на ваш манер, по нашему - Мария Гарбовская. Одиссея ее предков отличалась от моих разве отдельными штрихами. Отец - крупный бизнесмен в области радиоэлектроники, заправлял делами фирмы и научно-исследовательского отдела в этой отрасли. Дочь - единственный и к тому же поздний ребенок. Худенькая, со слабым здоровьем, очень застенчивая. Она была весьма начитанной, особенно интересовалась русской и советской литературой. Общие симпатии нас сблизили, а потом мы и полюбили друг друга. Она ввела меня в семью, и я не только получил благословение папаши на наш брак, но и предложение работать в технической лаборатории. В это время меня постигло огромное несчастье: возле берегов Центральной Америки, в пресловутом Бермудском треугольнике, в урагане "Кэтрин" погиб танкер отца, а в это время с ним плавала моя мама. Родителей лишился, как говорится, в одночасье.
Я ликвидировал дела во Франции и переехал сюда. Со дня на день мы собирались пожениться - жизнь рисовалась весьма радужно. - Он вздохнул и продолжил: - Отец Маши собирался посодействовать приобрести на мои капиталы - их было около тридцати тысяч - ценные бумаги его компании, они котировались очень высоко.
В конце недели мы договорились с невестой, что я, окончив кое-какие формальности, навещу ее за городом, где у них имелась небольшая вилла. Машенька плохо себя чувствовала, побаливало сердце, и отдыхала там, ей был необходим свежий воздух.
Я сидел в гостинице, когда раздался телефонный звонок. Звонивший представился референтом мистера Гарба и сообщил: шеф поручил ему оформить мои финансовые дела и для этого он ждет меня, - разумеется, со всеми деньгами и бумагами - в пять часов вечера в холле бара "Небеса", за крайним столиком справа от входа. Я обещал быть, хотя не скрою, меня слегка озадачило столь легкомысленное место для подобного свидания.
Уваров закрутил головой и сказал с досадой:
- Там-то я и повстречал Ветлугина.
- Референта звали Ветлугин? Он тоже русский? - словно подсказал Мартин.
- Господи! - встрепенулся Уваров и хлопнул себя ладонью по лбу. Простите. Я же не упоминал. Тут вот какая история. У папы был товарищ, тоже из эмигрантов, по фамилии Ветлугин. Предки его оказались за границей больше от растерянности, чем по политическим соображениям. Он жил в Париже, активно участвовал в Сопротивлении. Когда отец уехал в Англию, связь между ними оборвалась. Лет через пять-шесть после возвращения папы в Париж к нему неожиданно явилась незнакомая женщина с маленьким мальчиком. Она заявила: этот ребенок - малыш стоял и молчал, как рассказывала мама, выглядел очень несчастным - сын, да-да, сын его друга, а она жена, но не обвенчанная. Ветлугин умер и просил перед смертью разыскать отца, чтобы он позаботился о ребенке. Дама собирается выходить замуж, а ее жених не намерен воспитывать чужого ребенка. Она в отчаянии, не знает, что делать, и умоляет приютить его ненадолго. Короче, мальчуган - звали его Юлием остался в семье, а мамаша так больше и не объявлялась. Своих детей у моих родителей тогда еще не было, и к приемышу относились, как к родному. Однако парнишка оказался уже испорченным. Когда я появился на свет, ему было лет двенадцать-четырнадцать, однако он умудрился вылететь из нескольких школ и наконец устроился учеником в какое-то маклерское бюро, но прилежанием не отличался. Мне тогда исполнилось пять лет. Дружбы меж нами не получилось - он меня просто высокомерно игнорировал, и не только из-за разницы в возрасте. Юлий отличался какой-то патологической жестокостью и злобой. Однажды я застал его, когда он расстреливал из пневматической винтовки собаку. Бедное животное металось по саду, не понимая, откуда приходит эта настигающая ее повсюду боль. Он же с садистским наслаждением всаживал в собачонку пулю за пулей.
Как-то, уже будучи юношей, он заявился домой и объявил с апломбом: записался наемником в иностранный легион в Африку. Отец возмутился и потребовал объяснений. Разразился скандал. На утро Ветлугин исчез, и папа запретил даже упоминать о нем. Вот его-то я и встретил в том баре. Уваров прикрыл глаза и заскрипел зубами.
В мрачноватом холле, отбрасывая на стены отблески, вспыхивали разноцветные огоньки. У стойки толпились посетители, их было еще мало. Из-за малиновых портьер, свисающих над входом в общий зал, выплескивались потоки джазовой музыки. Пахло сигаретами, духами и коньяком. За широкими окнами лил дождь. Уваров присел за столик справа и наблюдал, как в лужах лопаются водяные пузырьки. Было без десяти пять. На миг его кольнуло сомнение - может, перепутал что-либо, странное место выбрал референт для делового разговора. А впрочем, ему виднее, значит, здесь удобней.
В коридорчике, ведущем к туалету, стояли двое и, стараясь быть незамеченными, пристально наблюдали за Уваровым.
- Так, - произнес тот, что повыше и посолиднее. - Пришел. Ждет. Сбегай-ка позвони и сразу обратно. Как заговорю с ним, мчись наверх и готовь все к нашему приходу.
Второй, пониже и потщедушнее, покорно кивнул и скрылся в конце вестибюля.
Минуты через две к Уварову подошел кельнер, и сказал, что его просят к телефону.
Звонил референт. Извинился и сообщил: попал в автомобильную пробку, будет добираться на метро. Еще раз просит его простить, явится приблизительно спустя полчаса. Уваров согласился подождать и вернулся к своему столику.
Громкий возглас по-русски заставил обернуться.