Привокзальную площадь плотно облепили мелкие торговцы, промеж ними сновали совсем бесправные лоточники. Пахло сеном, выпечкой, яблоками, медом, копченостями, словом сложным пахучим ароматом, что присущ таким провинциальным барахолкам.
Ничуть не заинтересовавшись вершинами кустарного творчества, Максим мигом приметил нужный ему контингент. Несколько самого непрезентабельного вида мальчишек от семи до двенадцати жались возле бревенчатой стены покосившегося сарая.
- Пацаны, как к детдому пройти. - Родин назвал адрес и протянул в качестве угощения открытую коробку папирос, вызвав оживление среди представителей юного поколения.
- Сенька, проводи. - Завладевший десятком папиросок предводитель голодной шайки ткнул в бок худенького мальчишку.
Выдвинутый из гущи народных масс делегат нехотя поднялся и исподлобья недобро зыркнул на Максима.
Это был невысокий мальчишка в ушитой солдатской гимнастерке, еще добротных брючках и изрядно поношенных ботинках. Его худое личико совершенно не отличалось от лиц товарищей. Те же впалые щеки, короткая стрижка, заостренный нос. Разве глаза.
Во взгляде мальчишки угадывалась тоска, горечь и отвращение к постылой тяжкой жизни. Родин будто почувствовал едкое дыхание темной и беспросветной как осенняя ночь судьбы. Испугавшись собственной сентиментальности, Родин постарался заглушить естественный всплеск великодушия и двинулся вслед за провожатым вдоль длинного дощатого забора вглубь городской окраины.
Вокруг замелькали виды потерявшегося во времени малогородского предместья. Витые палисадники, веселые ограды, крученые переулки, заросшие старые сады. Сколько судеб увязло в этой забытой богом глуши, благословляя покой и дремотность местной жизни. Ни город, ни деревня, а какое-то застывшее междумирье. Стоит остановиться, постучаться в калитку и ты уже барахтаешься в сладкой паутине маленьких радостей почти старопомещичьей или дачной жизни.
- Куда торопишься, Сусанин. - Устав безмолвно плутать хитрыми мальчишечьими дорожками, Родин попытался наладить взаимовыгодный диалог. - Давай посидим, перекусим.
Усевшись на сваленный за ненадобностью телеграфный столб, Максим выложил из сумки, взятые с собой нехитрые припасы: черствый хлеб, вываленный в крошках вареный картофель и вчерашние рыбные котлеты, добытые в столовой. В силу ограниченности финансов Родину поневоле приходилось выгадывать там, где только можно. Для его проводника, однако, импровизированный перекус показался настоящим пиршеством. Во время еды оживленной беседы не получалось. Сенька был слишком занят поглощением пищи. Наконец, пикник подошел к концу.
Как известно, сытый человек разглагольствует значительно охотнее голодного. Сенька тоже не оказался исключением. Он с охотой рассказывал о порядках, царящих в детском доме и многочисленных происшествиях, что случаются в его стенах. Им ничего не было сказано ни о морали или нравственности, о душевных терзаниях или чувстве собственного достоинства. До этих понятий Сеньке было пока не дотянуться. Речь шла о совсем приземленных категориях. Нельзя сказать, что Родин услышал что-либо необычное и совсем уж новое.
Детский дом не отличался ни честностью, ни чадолюбием. Впрочем, от голода и холода воспитанники не умирали, насилие и разврат обошли заведение стороной. Так что если коротко, то детский дом можно было считать почти образцово-показательным приютом.
Уяснив себе положение дел, Родин подошел к приземистому бараку, обнесенному забором с колючей проволокой. Здесь прежде обитали военнопленные, а после их массового отбытия здание было приспособлено под другие общественно - значимые нужды. Сенька остался за поворотом, не спеша возвратиться в лоно родной обители, а Максим отворил калитку и зашел на огороженную территорию. Стоило оказаться во дворе, как он буквально утонул в ребячьем гомоне.
"Я, Татьяна, была пьяна, меня воры обокрали.
Мешок золота украли. Сыщик, ищи вора!"
Снующая туда-сюда малышня сбивалась в группки, закручивалась водоворотами, стремительно убегала и настойчиво догоняла.
"Раз-два кружева,
Три-четыре, нос в черниле,
Пять-шесть, кашу есть"
Вооруженный знаниями, что в директорские покои ведет отдельная дверь в торцевой стене, Максим отворил хлипкую фанерную створку и проник в финансируемое государством помещение. Попал он явно не туда. Судя по всему, в целях оптимизации кухня и кладовые находились под той же крышей, что и жилые помещения. Вентиляция наличествовала, конечно, естественная и маломощная. Свежий воздух ну никак не хотел самостоятельно проникать в складское помещение сквозь наглухо забитые окна. Тем более, что в целях пресечения воровства они не только были вечно закрыты, но и снабжены надежнейшими решетками.
Нежнейший нос Родина внезапно столкнулся с премерзкой комбинацией смрада излучаемого гниющей капустой, склизкой морковкой, вялым луком, проросшей картошкой, мягким чесноком, приправленного духом активной мышиной жизнедеятельности. Сейчас Родин понимал лишь одно. Долго ему в этой атмосфере не выжить. Нет, Максим не был готов к подобному исходу. Принять смерть от вони гнилых овощей. Увы, пожалуй, в подобной кончине было бы мало героического. В сознании вдруг зажегся спасительный выход. Подобно доктору, храбро описывающему симптомы поразившей его смертельной заразы, Родин решил оставить посмертный сравнительный анализ. Изначально он решил сравнить этот букет со зловонным секретом скунса. Это было тем более актуально для науки, что маленькие зверьки этого семейства куньих, на территории нашей страны не проживали.
К счастью или, наоборот, к сожалению, подвиг во имя прогресса сорвался. Чудовищное амбре отступило в свою кладовку под напором банального, давно изученного зловония. Обычно, запах подгоревшей каши способен отправить в нокдаун всякого гурмана, но в этих обстоятельствах он стал для Родина спасением. Моментально ретировавшись, Родин вздохнул полной грудью. Как же прекрасен свежий воздух. Максим словно очутился на берегу моря. Он буквально утопал в упоительной свежести прибрежного ветерка, а вокруг клубились знакомые, привычные, такие родные запахи. Чуть отдышавшись, Максим двинулся в обход здания.
Справедливо рассудив, что начальство абсолютно обоснованно выбрало себе местечко подальше от столь изысканных ароматов, Родин высматривал дверь с противоположной стороны сооружения. И, надо же, такая дверь нашлась. Она даже смотрелась куда как солиднее, сверкая свежим лаком, блестевшим в солнечных лучах.
Настроившись на нужный лад, Родин придал лицу ответственное выражение и потянул ручку двери на себя.
Миновав крохотный коридор, Максим очутился в крохотном закутке, единственным украшением которого служил массивный, похожий своими размерами на океанский лайнер, канцелярский стол.
- Вы по какому вопросу? Директор занят.
Тонкий голосок невзрачного человечка с непропорционально большой головой на худеньком тельце и натренированным позвоночником не произвел на посетителя никакого впечатления. Так и не удостоив ответственного работника ответом, словно его и вовсе не было, Максим, словно фокусник, блеснул краешком красной корочки и беспрепятственно подошел к двери. Без обязательного для просителей стука он распахнул дверь в директорский кабинет, уверенно подошел к письменному столу и с видимым удовольствием без приглашения опустился на стул. Постное лицо директора произвело на преобразившегося Родина впечатление пустого места.
Кирилл Федорович стал директором детского дома два года назад. Тогда случился грандиозный скандал. Комиссия из столицы приехала разбираться с жалобой бывших питомиц. Склочницы утверждали, что за то время, что они пребывали в воспитанницах, их морили голодом, избивали, пороли, а девочек привязывали к кроватям.... Бывший директор сурово поплатился за свои шалости. Нежелание в "достаточной!" мере содействовать следствию привело к тому, что он был переведен на должность заведующего клубом подальше от центра - за Уральский хребет. С тех пор добрейший Кирилл Федорович так и обосновался в кабинете директора. Первым делом он демонстративно избавился от карцера и сократил телесные наказания до минимума и заставил воспитателей общаться с отменной вежливостью. Ну не считать же синяки и вырванные волоски за преступления против ребенка. Что ни случается промеж родными душами. Ну оставит случайно в руке воспитатель клок волос воспитанницы или поддаст от доброты души ногой по заднице воспитаннику, так без этого и в семье никак. Не в тюрьму же сажать за пару синячишек.