- Курсант школы милиции. - Максим не посчитал нужным называть фамилию. - Ознакомьтесь с постановлением. - Он достал из кармана документ с шапкой управления МГБ, украшенный угрожающей круглой фиолетовой печатью. Чуть подержав лист в руках, он чуть не с сожалением расстался с предметом силы, положив его на стол.
Кирилл Федорович вдруг разом сдулся, словно из него выпустили воздух. Всеобщее ликование, что кулак, который до сих пор держал за горло каждого, чуть разжался, вовсе не означало, что рука ослабела или потеряла хватку. Хоть он и уверял себя, что всегда готов к встрече со всесильным ведомством, но повел себя совершенно не так как себе представлял. Кирилл Федорович уподобился десяткам и сотням тысяч людей, что могли ежесекундно оказаться на крючке у ведомства. Кирилл Федорович внутренне сжался, будто был уличен в чем-то противозаконном. Его физиономия, на которой обычно не отражались никакие эмоции, вдруг сделалась открытой книгой. Вместо того чтобы принять холодно-отстраненное выражение лицо покраснело и покрылось морщинами, словно у ребенка, который вот-вот готовится заплакать. Через миг краска отступила и накатила желтушная бледность. Кирилл Федорович посерел, постарел и впал в легкий ступор. Слегка подрагивающими пальцами он подтянул к себе опасный документ. Пробежав глазами текст, директор не смог сдержать вздох облегчения. Это была не повестка, которая чаще всего означала билет в один конец, а всего лишь требование предоставить личные дела воспитанников, пропавших за последние два года.
Благодарение богу, архив усилиями Арона Моисеевича содержался в образцовом порядке, так что запрашиваемые личные дела были подготовлены в самые сжатые сроки.
Обратно можно было уехать уже через три часа. Касса в здании вокзала работала, но возле нее был такой ажиотаж, что даже подступиться к озверевшей толпе было бы совершеннейшим подвигом. Впрочем, вопрос с обратным билетом решился на удивление легко. Всезнающий Сенька мигом свел с вокзальным жучком. Это, если кто не знает, особая порода насекомых сравнимая разве с тараканами. Как их дустом ни трави, они имеют свойство, будто самопроизвольно, заводиться. Сверх стоимости железнодорожный карты прощелыга просил совсем чуть, и стороны стремительно сторговались.
До прибытия проходящего поезда дальнего следования еще оставалось достаточно времени, и можно было побродить среди многочисленных будочек, лотков, тележек, возков, бочек. Полюбоваться мисками, горшками, топорами, платками и бог весть, чем еще. Густая утренняя толпа, пестревшая крикливыми деревенскими нарядами к полудню начала рассасываться. Торговки принялись вяло переругиваться с лоточниками, сетуя на привередливость и скупость покупателя. Впрочем, к всегдашним обидам, добавились и новые: конкуренция. Привычный товар разнообразился многочисленной когортой вещичек добытых ушлыми прапорщиками из тех самых закромов матери-родины, увидеть которые простому человеку не под силу. Более всего в этого рода предложениях раздражала совершенно бросовая цена. Законы рынка взяли свое и здесь. Стоило количеству превысить платежеспособный спрос, как цена неминуемо поползла вниз. Эта конкуренция вовсе бесчеловечно обошлась с местными производителями. Единственно, что они просили так это терпенья. Закончится, мол, разминирование, тогда и вздохнем по-человечески. Все эти тектонические движения в экономике отдельно взятого городка совершенно не затронули мыслей Максима. Он бы так и уехал, бесцельно побродив промеж рядов, если бы не одно обстоятельство. Рядом с бочкой, распространяющий совершенно непопулярный квас ему на глаза попался не типичный для подобного рынка товар. Родин вгляделся в лицо продавца и поразился как на таком невыразительном лице с низким лбом могут помещаться поразительно густые буденовские усы. Сверкая желтыми как у кота глазами, и орденами, украшавшими широкую грудь, образцовый старшина искал возможность опохмелиться и с сомнением смотрел на теоретически хмельной напиток. Вселенская обида, что с недавних пор он перестал иметь доступ к продовольственным и вещевым запасам, железными когтями терзала его сердце. Именно она толкнула его на почти безнадежный в экономическом смысле поступок. Попытки найти покупателя на свой хитрый товар до сих пор оканчивались полной неудачей. И если три дня назад он еще бы постеснялся рекламировать бессмысленное в бытовом смысле изделие потенциальным покупателям, то теперь, видя полную к товару апатию, закручинился и сам. Ситуация резко накалилась к сегодняшнему утру. Жуть как хотелось выпить, а все знакомцы и просто добрые люди как в воду канули.
Стараясь не показывать нечаянную заинтересованность, Максим подошел к невысокому вояке.
- А это что? - Голос Родина выражал незамутненное простодушное любопытство. Образ безжалостного борца за светлые идеалы слез с него не оставив ни следа.
- Это вещь. Это такая вещь. - Старшина пустился в пространное объяснение, нахваливая индукционный миноискатель ВИМ-3.
По мере того, как он расписывал товар, глаза потенциального покупателя тускнели, и он бочком принялся отступать от словоохотливого бойца.
- Да ты постой, я дешево отдам. - Старшина ринулся в бой с отчаяньем обреченного. Он внутренне уподобился самураю, готовому ради неукоснительного следования кодексу бусидо броситься в безнадежную атаку.
- Нет, мне этот агрегат таскать рук не хватит.
- Ерунда. Что тут нести. - Учуяв слабину, старшина усилил напор. - Блок, источник, рамка, да штанга. Все в один мешок поместится.
- А если...
-Я тебе так упакую, ни одна собака не догадается. - Окрыляемый внезапно прорезавшимся вдохновением, вояка все ближе подбирался к своей цели.
Суббота
Татьяна Николаевна с самого рассвета не находила себе места. Не спалось. Одевшись, возле распахнутого окна, затянутого марлевой сеткой, Таня налила себе ярко-красный морс из пузатого граненого графина.
Прохладный утренний воздух был настолько прозрачен, что все вокруг казалось неестественным, словно нарисованным на огромной картине. Да и сама ситуация, когда вся дальнейшая судьба зависит от того как пройдет дурацкое закрытие летнего сезона выглядела дикой. Осознав это, девушка просто оторопела.
Последний день работы пионерского лагеря набирал обороты. Перед глазами стоял вытверженный на зубок план мероприятий. Ни утренняя линейка, ни прощальный костер с песнями под гитару и запеканием картошки совершенно не вызывали у нее интереса. Главное было удачно провести митинг с запуском ракет.
Позади остались бесконечно долгие часы репетиций. Надоел нестройный визг горнов, шаги не в строй, речовки не в лад, барабаны не в такт. Так или иначе, все сладилось и утряслось, создав видимость порядка. Только не для этого приглашены шефы, корреспонденты, работники, а главное - начальство. Вся ставка на запуски ракет. Соскучился народ по празднику, а тут такое представление.
С тревожным ожиданием какого-нибудь очередного подвоха, Таня вышла за дверь и с головой окунулась в волнующий мир дурных предчувствий. Сейчас как никогда ей требовалось найти дело и перестать заниматься самоедством. Скользя по мелкой гранитной крошке дорожек, она целеустремленно приближалась к вытянутому зданию турбазы.
Чтобы ничего не сорвалось, надо с самого раннего утра перехватить Родина и уже до самого вечера не отпускать его от себя. После почти недельного общения с этим прощелыгой, она решила ничего не оставлять на самотек. Ну не было доверия постоянно исчезающему в неизвестном направлении индивидууму.
Судьба как неумолимый рок подходила к турбазе. Тяжелой поступью "командора" она поднялась на крыльцо, двинулась к заветной двери и принялась барабанить. Нет, никто никуда не опаздывал, но в этом деле только стоит дать слабину и все расползется.
Родин вернулся только поздним вечером. Обратная дорога далась нелегко. В довершение всех бед поезд тащился вместо двух часов, почти семь. Так что, в конце концов, Максим не успел на последний автобус. Неудобный баул удалось пристроить на вокзале, а три километра до базы идти пешком. В самую рань он подскочил как ужаленный, услышав страшные грохочущие звуки. Опасаясь, что начался пожар, Родин в одних трусах выскочил в коридор и тут же наткнулся на изучающий взгляд старшей пионервожатой. Первым желанием было выругаться как последний шаромыжник, но он сумел сдержать свой малодушный порыв.