Взволнованно исповедуясь, Николай Иванович словно бы в доказательство истинности своих слов, доставал из папок всевозможные копии писем,
приказов, ответов, постановлений и выписок из протоколов. Наконец, возбужденный, он снял очки и перевел взгляд на Любомира.
— Хорошо, — уверенно и твердо начал Любомир, — меня заинтересовала ваша история. Я, пожалуй, возьмусь за дознание.
— Спасибо, — с облегчением сказал Николай Иванович.
— Я, правда, не большой охотник затевать дела в постфактуме, предпочитаю антифактум, но здесь особый случай. Оставьте мне, если не возражаете, основную из трех ваших папок. В процессе изучения документы должны быть под рукой.
— Ради бога, ради бога. Я вам безоговорочно доверяю, — оживился Барыкин.
— Необходимо, как понимаете, произвести дополнительное, уже журналистское расследование. Настоящий журналист всегда немного разведчик. Спешить не будем. Придется что-то перепроверить, уточнить, дополнить информацию.
— Я тут полагаюсь уже на ваш опыт. Оставлю вам свой номер телефона. Прошу звонить при надобности в любое время суток, — повеселел Николай Иванович, — спасибо.
— Благодарить рано. Попробуем.
Покидал корпункт Николай Иванович в приподнятом настроении, несмотря на то, что исповедь отняла много душевных сил. Покрутил в руках стеклянный флакончик с валидолом, но таблетку под язык не положил.
Любомир, сидя на стуле, потянулся, спрятал зеленую папку в нижний ящик стола. Тягостная атмосфера трудного разговора еще давила на него. Исподволь приятно начинало щекотать нервишки зарождающееся вдохновение.
Ах, как давно он не щупал сытых, самодовольных акул. Только каркал у них над ухом, как ворона. Охотился за мелкими рыбешками... А тут министры, ректор, зав. отделом ЦК, бывший первый секретарь горкома, а ныне второй секретарь Центрального Комитета. За год службы в центральной газете он и близко ничего подобного не печатал, подчиняясь негласному закону. Верхи партии и власти не подлежат гласной критике. Он бесхлопотно сидел на текущей информации, превращаясь в ходока по чужим заботам и мелким жалобам, в этакого «санитарного волка», сопровождал, случалось, иностранных гостей в Хатынь, в Заславль, спортивный центр «Раубичи». Пора, пора тряхнуть стариной. Шлюзы помаленьку открывают и в его «Правде».
Вскипятил воду, насыпал две ложечки растворимого кофе. Любил за чашечкой кофе обмозговать новую тему, прикинуть план работы на ближайшие дни. И тут вспомнил, что у Вовика Лапши, кажется, была любовница из этого самого Института экономики.
Парадоксальный это был человек, его бывший однокурсник, от присутствия которого всегда веяло какой-то мерзопакостной неряшливостью, ехидством, недовольством. Ему удавались пародии, спортивные обзоры и язвительные фельетоны. Скепсис по отношению к себе подавлял всевозрастающим самомнением. Если бы не ранняя лысина на темени, то фигурой он сошел бы за подростка. Из-за неуживчивого характера часто менял работу. В последнее время отбывал «каторгу» в молодежной газете, из которой его «ушли». По его вине случались казусы и ошибки, из-за халатности и невнимания просочились небезобидные опечатки. Вместо «предводитель дворянства» он написал «производитель дворянства». На первый раз простили. Простили и во второй раз, когда он допустил ляпсус на двух страницах и вместо «стабилизация нашего общества» пропустил «стерилизация нашего общества». Третью ошибку ему не простили. Он, на свое несчастье, опять был дежурным по номеру и выдал перл: «В Алма-Ате накрылся (вместо открылся) съезд коммунистов Казахстана». Впрочем, привыкший к смене мест службы, он не больно унывал. Его лысина мелькала у стоек баров Дома литератора, Дома кино, в гостиницах «Планета», «Юбилейная». Однажды на день рождения Любомира, тринадцатого января, он прислал двухтомник Брежнева и меню: «Икра зернистая, расстегаи. Лососина, балык с лимоном. Ассорти «Лесная быль». Мусс из индейки с фруктами. Овощи свежие, соления, крабы. Бульон-борщок. Суп-крем из цветной капусты. Форель в шампанском. Филе фазана с вареньем. Пломбир. Кофе, миндаль. Фрукты». И приписал «Поздравляю тебя, будущее светило. Читай вождя-ленинца № 1, неустанного борца за мир, и ты развеешь окончательно все сомнения по поводу невозможности построения коммунизма в отдельно изъятой из Европы стране. Пусть кремлевское меню украсит и твой стол».