— Вот видишь, и наследственность у нас плохая. Я верю в наследственность. Остается ждать внуков. Тоже боюсь. Это старость. Мне кажется, ты тогда оставишь меня.
— Глупости. Пока мы желаем женщину, она не имеет права называть себя старой.
— Не скажи. Я же замечаю, как ты стреляешь глазами, глядя на улице на стройные ножки двадцатилетних.
— Это твоя фантазия. Позвони родителям. Обрадуй их.
— Артему новость привезем. Надеюсь, в эти выходные мы наконец-то съездим к нему? Или у тебя опять возникнет командировка?
— Да, но мы обещали быть в Житковичах у отца.
— Хорошо. Но я не поеду. Ты же знаешь, есть хороший повод. Я останусь с родителями готовиться к переезду на новую квартиру, а ты поезжай один. Но уж в следующие выходные к сыну обязательно. Ты даешь слово?
— Даю.
— Впрочем, ты всегда легко даешь слово и так же легко его забираешь.
— Ну, не дуйся. Все замечательно.
— Да, если бы ты не отдалялся от меня.
— Идем отдыхать. Сегодня редкий на удачу день. Спас. В Житковичах несут в церковь освящать плоды. До сих пор помню запах яблок, груш...
Утром он позвонил в клинику Олесе; ему ответили, что Якунина на курсах повышения квалификации в институте на улице Бровки. Он знал этот институт, зашел в учебную часть, узнал номер аудитории и поднялся на третий этаж. Выйдя в перерыве в коридор, она опешила, увидев его.
— У вас определенно талант на сюрпризы. Здравствуйте. Я еще не успела выпить весь индийский чай, — голос ее приятно дрожал.
— Здравствуйте. Я скупой человек — берегу сюрпризы только для избранных. Вам понравился Штраус?
— Очень. Я знала эту мелодию и раньше. Только не знала, что это Штраус. Хочу попросить у вас послушать «Литургию» Чайковского, «Всенощную» Рахманинова.
— Нет проблем. Бах, Малер, Глюк... У нас богатейшая коллекция. Вас здесь маринуют без обеда?
— Повышаем уровень до двух. У себя в аудитории в двенадцать устраиваем чаепитие.
— Я думал о вас.
— И я. Телепатия, наверное. Я прочла половину вашей книги.
— И хватит. Это проба пера. Сейчас я половину бы переписал. Публицистика — это сестра правды. А я все грешил, писал полуправду.
— Я поняла.
— В жизни я искреннее. Потому и говорю: думал о вас с испугом. Думаю, вот направят ее в командировку в зараженные районы.
— Да. Мы как солдаты. Несколько наших медсестричек отправили.
— Но у вас двое детей.
— Вы действительно обеспокоены? Я ведь не уезжаю.
— Вы предупредите. У меня есть надежные связи. Мы не отпустим вас.
— Спасибо за заботу. Давайте о другом.
— Хочу быть полезным вам.
— Тогда вот что... Принесите нам к чаю торт. У нас женщины из Тюмени, Кургана, из Донецка. Вчера посыльного отправляли, а она вернулась ни с чем.
— Айн момент.
— Я не прощаюсь.
— И я.
В буфете ЦК он упросил-умолил продавщицу отпустить из «невидимых» запасов килограмм конфет «Красная Шапочка», попросил Фомича тормознуть у кафе «Весна», купил торт «Наполеон».
— Что это у вас, Любомир Григорьевич? — удивился наблюдательный Фомич.
— Ничего. Я тебе кого-нибудь напоминаю?
— Да.
— Кого?
— Не обидитесь?
— Нет.
— Напоминаете певня1, который радостно взлетел на соседский плетень и высматривает, не видать ли поблизости этих симпатичных курочек.
— Остроумно.
Он по-юношески взлетел на третий этаж, приоткрыл дверь, заглянул в аудиторию.
— Якунину к телефону.
Ее удивительно чистые голубые глаза, подернутые дымкою, излучали тепло и доброту.
— Вы прямо как Фигаро.
— Это вам, — он протянул торт и целлофановый пакет с конфетами.
— Сколько мы должны?
— Не обижайте. Примите по случаю праздника... э... годовщины основания компартии Эквадора.
Она улыбнулась.
— Я самостоятельная и независимая женщина. Право, вы потратились. Возьмите деньги.
— Народы Африки мне не простят.
— Почему?
— Потому что в августе день освобождения Африки от колонизаторов.
— Уговорили.
— Может, мы увидимся в два часа?
— К сожалению, не получится. Я обещала дочери, что пойдем в ателье заказывать ей платье.
— Тогда буду ждать вас завтра в это же время.
— Завтра может быть зачет. Могут задержать. У вас много дел. Давайте отложим.
— Я подожду.
— Спасибо. Тронута вашей учтивостью.
— До завтра, — он постарался произнести слово с особенной теплотой. Она не уловила искусственности интонации.
— До свидания.
Решение созрело молниеносно, когда шел по длинному коридору с низким потолком. Он отпустит с обеда Фомича и сам сядет за руль «Волги». Коллеги его из других газет подобное практикуют: корреспондент «Труда» не вылезает из-за руля, словно вкалывает на две ставки. Фомич скорчит недовольную мину, но за бутылку коньяка подобреет... Не тянуло в офис. Он жил ожиданием завтрашней встречи. Ах, эти женщины: загадочные, манящие создания. Сколько прочитано об их вероломстве, их спасительной целебной миссии. Да все без толку. Кольцо Соломона, и на нем надпись: «Все проходит», но с обратной стороны и другое: «Ничто не проходит». Так чего же больше оставили встречи с ними: разочарований или радостей? Опротивела «Капризная», угнетало однообразие «Тихой». А там, в детстве, в далекой юности? Была ли первая любовь, очищение первыми слезами?