Выбрать главу

— На хрена тебе заниматься самобичеванием? Подумаешь, дал слово, взял слово. Время диктует поведение. Он что, этот твой тугодум, не понимает, что партия катится к нулевому рейтингу?

— Он защищает свою честь.

— Ложными идеалами не защитить.

— Я с тобой согласен. Выслушай. Время идет, я ничего не сделал, кроме того, что кое-что проверил и собрал материал. Он действительно любопытен. Тут у меня вдобавок наклевывается двухнедельная поездка в составе деле­гации в Аргентину. Я физически не успеваю, да и охладеваю к теме, знаешь ведь, иногда перегораешь и не идет. Из-под твоей талантливой руки вышел бы хлесткий фельетон для «Вожыка». С редактором я переговорю, беру на себя, обещаю, дадут вне очереди. Выручай. Я в долгу не останусь, ты ведь знаешь.

— Пожалей ты меня, прошу. Я год ничего не писал. Кому нужны и кто читает эти фельетоны? Мани, мани, мани, как их делать — вот стимул жизни. А для чего ты живешь и для кого ты живешь — тьфу, никому нет дела, — ска­зал, не дослушав, Вовик.

Любомир прирос к стулу.

— Там есть проблески сексуальной темы?

— Нет. Гражданский пафос. Неблаговидная роль парткома, горкома, ЦК... невидимая власть партократии и администрации...

— При слове «партия» у меня почечная колика. Не могу насиловать свои желания и волю.

— Надо, друг, надо.

— Железный Феликс. Если меня нитратами не отравили, так ты добьешь своей просьбой. Да только я склонюсь над столом с ручкою — чревато инсуль­том. У меня любовь. Юная бестия полонила сердце, как Афродита Зевса.

— И Зевс отдыхал после любовных утех. Все, что тебе надо, сделаю.

— Ладно. Считай, что «смертельный приговор» подписал. Из Южной Америки привезешь видеокассет, хорошо бы один-два порнофильма. Не отка­жусь от магнитофона «Шарп».

— По рукам.

— И еще. Это для тебя пустяк. Мне в центр нужна тачка. Я откопал одного ветерана, поставили его в очередь при райисполкоме на получение «Жигулей». Надо подтолкнуть дело. Курирует распределение автомашин зампредсовмина.

— Знаю. Фамилия ветерана? Он инвалид?

— Надо будет, сделаем инвалидом. Карась Юлий Александрович.

— Исполком?

— Фрунзенский.

— Заметано. Еще до отъезда в Аргентину я побываю там. Сделай фелье­тон к моему возвращению.

— Убийца. Дай хоть запастись витаминами. Как у тебя хватает сил десять лет переставлять одни и те же слова из одного отчета в другой? Ты в своем роде гений. Не забудь, ради бога, за славою, путешествиями, деньгами, любовницами мою жизненно необходимую просьбу. Это важно, как ближне­восточная нефть Америке. Карась Ю. А.

— Я записал. Мне приятно, старик, что ты верен старой дружбе.

— Человеческие отношения не должны девальвироваться от девальвации любой власти. Разочаруешься в своей галиматье, приходи в мой Центр. Кстати, появились первые смельчаки из рабочих, которые, не боясь преследований, добровольно выходят из партии. Возьми интервью у нашего молодого активи­ста. Не убоялся облить мавзолей вождя на Красной площади чернилами.

— Милый мой, таких случаев в течение года пять, семь. Пока.

— Счастливого пути.

— Спасибо. Я тебе завтра привезу материал.

— Я буду во второй половине дня. Пробиваем на нашей базе независи­мую киностудию, речь идет о миллионах. Один чудик сочинил экстравагант­ный оригинальный сценарий с дивным названием «Дети лесбиянки». Касса обеспечена. Жду, — и Вовик протянул Любомиру свою потную ладонь.

Как ни старался Любомир «увильнуть» незамеченным, а все же стол­кнулся с «Капризной». Она наконец-то переболела им и не проявила особого восторга.

— Привет.

— Салют.

— Ты похорошела.

— Это искренне? — удивилась она.

— Искренне.

— Да. Мне все это говорят. Ты знаком с шефом?

— В некоторой степени.

— По-моему, клевый мужик. Башка варит. Мне его задумки по душе. Он так легко и убедительно умеет уговаривать. Я согласилась сняться в стиле «ню» для их настенного календаря. Фотограф, милая мордашка, ошизел от моей груди.

— Не сомневаюсь.

— Ты искренен?

— Абсолютно.

— Я тебя видела с женщиной в кафетерии. По глазам вижу, тебя она не волнует. Скажи правду.

— У тебя зоркий глаз.

— Обещай мне, что ты не расскажешь шефу о том, что периодически воз­никало между нами. Все мужчины — эгоисты.

— Обещаю.

— Искренне?

— Да что с тобой? Все «искренне», «искренне»...

— Не знаю. Какое-то жуткое состояние неверия. Ты считаешь, что у меня жизнь не удалась?

— Ну, ты уже комплексуешь. Чего ради в тридцать пять подводить итоги?

— Женщине трудно самой делать жизнь. Рано или поздно она должна попасть в зависимость. Я себя не терзаю сомнениями. Манит блаженство полнокровного существования.