«Да, он чертовски осторожен, хитер, немного напуган, но патологически самонадеян и коварен», — подумал Любомир.
«Что, мальчишка, спесь сбита? Потерян, подавлен? Ах, как бы хотелось уложить на обе лопатки», — с сарказмом подумал Злобин.
— Восстановить в партии — это уже полдела. Есть смысл, — вяло ответил Горич.
— Вот именно! Рад, что у нас выработался консенсус. Верю в ваше блестящее будущее.
— Спасибо за добрые пожелания.
— Надеюсь, мы подружимся. Приходите в институт, познакомимся поближе. У нас есть что показать миру.
Встреча и прощание разнились, как соль и сахар. Злобин покинул свое удобное мягкое кресло, подал Любомиру руку, проводил в приемную и еще раз подал на прощанье руку.
— Искренне рад, что у нас появилось много общего во взглядах на это дело. Легкого вам пера и заслуженного успеха.
— Спасибо.
Любомир чувствовал себя гадко. Было такое ощущение, что ему наплевали в душу. Впервые задался мыслью: «А может, он прав? Игра не стоит свеч? Не на того ставлю? Как, бестия, ловко шантажирует. Закрыт основательно. Даже приказ об увольнении не им подписан. Ах, если бы не Камелия. Не унижался бы из-за квартиры, мебели... Жуткое общество. Надзор, контроль, групповщина. Социальная справедливость. Кто внушал, что она возможна через кучку распределителей вечного дефицита? Ненавижу людей! Ненавижу! Надоело! Все мерзопакостны. Бежать к ней, к Олесе. Ее руки, губы, глаза, бескорыстное сердце, естественность во всем. Боже, не дай мне ошибиться, неужели и она временно?
Фомич уловил неважное настроение шефа, решил подбодрить:
— Вчера дочка из школы принесла частушку: «В шесть часов поет петух, в восемь Пугачева. Магазин закрыт до двух, ключ у Горбачева». А? И эту. «Леня Брежнев, открой глазки, нет ни водки, ни колбаски. Нет ни мяса, ни вина. Радиация одна». Во дают детки. Или еще вот это... «Перестройка мать родная, хозрасчет — отец родной, на хер мне семья такая? Проживу и сиротой!» В мою молодость за такие слова — за шиворот да золото на Колыме мыть.
— Демократия гуляет, как пьяная баба на бульваре, — ворчливо ответил Любомир.
Фомич лихо рулил к центру. Вдруг Любомир заметил на тротуаре женщину в красно-белом клетчатом пиджаке. Она, тщетно вскидывая руку, голосовала, но «жигулята» летели мимо.
— Возьмем? — Фомич знал, что Любомир не проезжает мимо беременных женщин, женщин с детьми и инвалидов.
— Что? А?.. Нет, — Любомир умышленно повернул голову в сторону водителя, чтобы не встретиться глазами с женщиной. Не хочу никого видеть и слышать. И вообще, Фомич, надо выращивать овощи, садить бульбу, косить сено и доить корову. Политики и власти предержащие всегда будут лгать, а десять тысяч освобожденных секретарей парткомов будут им подпевать. Общество никогда не добьется гармонии, потому как сам человек по своей природе несовершенен. Отвези-ка меня домой. Чертовски болит голова.
Камелия собиралась в Болгарию, ей предстояла поездка от Союза композиторов на музыкальный фестиваль.
— Ты с машиной?
— Нет. Отпустил в офис. Поработаю дома.
— Я хотела подскочить в Театральное общество.
— Я могу вызвать. Минут через десять позвоню.
— Не стоит. Подъеду автобусом.