Левченко, разливая чай, мерно качала головой, не то понимающе, не то сокрушенно.
Сиволодский проговорил вкрадчиво:
— Американцы, когда приезжали, рассказывали: на видео снимают, магнитофон используют, и то и се, и компьютер, и банк информации…
— С компьютером и овчарка Мухтар следствие проведет, — буркнул Быков. — А вот голыми ручками и золотой головкой… Это мастером надо быть. Майор Левченко, разве наша группа снизила процент раскрываемости?
Валя покраснела:
— Процент раскрываемости не снижается, это уровень преступности растет. Ах, Вячеслав Иванович, рассуждения у вас… святых выноси.
— А я старый человек, с устоявшимися убеждениями, — мрачно проговорил Быков, но Левченко видела: глаза его смеются.
— У Шерлока Холмса, и у того техника была — трубка и скрипка.
— Я думаю, Валя, — нарочито серьезно ответил Быков, — после того, как поступило разрешение вести фотосъемку и телепередачи в палате общин британского парламента, нам тоже скоро позволят использовать в качестве источников доказательств видео- и фотоматериалы, звукозапись и что вы еще там мечтаете получить в ходе оперативно-розыскных мероприятий заместо собственной головы…
— Другое заботит, — вздохнула Левченко. — Ведь добрая половина свидетелей по делу Ламко просто-напросто врет, выдумывает… А в суде они вообще от всего откажутся. Почему? Потому что начитались, наслушались, какие мы плохие, как мы невинных людей упекаем, лишь бы дело поскорее закрыть. Не знаю уже, боятся ли нас… А вот тех, кто на свидетелей давит, кто им угрожает, — тех боятся.
— Мне Арбузов очень не понравился, — сказал Быков. — Говорит, скоро кооператив будет так же незаменим, как гастроном. А гастрономы, как и колхозы, исчезнут, их вытеснят арбузовы в конкурентной борьбе. Еще один борец… И Воздвиженский тоже мне не понравился. Мелет… — Быков засопел и начал пить чай.
— Не обращайте внимания, Вячеслав Иванович, — ответил ему Сиволодский — Я как-то выезжал на митинг в Лужники. Теперь все мелют… А там только Бурлюка и батьки Махно не хватало… А люди слушают безответственный треп и наивно верят лоскутной информации: тут кусок правды, там обрывок сенсации и рядом — откровенная ложь и подтасовка фактов. А люди слушают, внимают, многие из них, к сожалению, мало что знают, плохо понимают… Эйфория гласности, иначе не скажешь.
Быков внимательно, очень серьезно посмотрел на Сиволодского. Задумчиво улыбнулся. Повертел в руках опустевший стакан и, опустив глаза, проговорил тихо:
— А знаете, друзья мои, мы вдруг все стали похожи на монахов, убежавших из монастыря. Мы, наконец, избавились от обета бедности, то есть уравниловки, от обета политического целомудрия, от обета смирения с диктатом, произволом, развалом. Но стоим в растерянности и будто не знаем, как жить без этих обетов, без вероучения, что делать со своей свободой.
— У-у-у… — засмеялась Левченко. — Я выпадаю в осадок. Товарищ полковник ударился в философию. Что-то обязательно должно произойти.
9
С похорон Галины Алексеевны, где он присутствовал с гнетущим чувством принужденности, Вадим Федорович отправился на Кузнецкий мост.
Среди прочих бумаг из кабинета Арбузова Воздвиженский выкрал две доверенности на имя Горохова Г. Б. Доверенности эти позволяли Гришане получить по 3750 рублей, выписанных художникам Дома моделей Шапочникову и Коваленко. С какой это стати люди, живущие в Москве, передоверили свой гонорар? Нет возможности получить лично, можно указать расчетный счет в Сбербанке, нет такового — дать почтовый адрес, деньги переведут без всяких доверенностей!
Третий день Воздвиженский непрестанно раздумывал над взаимосвязью: убийство Ламко в воскресенье вечером — и утренний звонок Арбузова в праздничный понедельник. Откуда Арбузов так быстро узнал об убийстве? От участкового, с его слов. Воздвиженский в подобную разворотливость милиции не слишком верил.
Частное свое расследование Вадим Федорович начал только потому, что понимал: не установив вероятного убийцу, вообще немыслимо выстроить линию защиты или ложную версию, — ведь ложная версия, чтобы сработать, фактически должна быть полуправдой.