— Если угодно, — холодно ответила она, — у своего гражданского мужа, — и тут только подумала, отчего на кухне оказался один фужер. Покупая эту квартиру дочери, Максим Максимович оговорил для себя право встречаться здесь со своими деловыми партнерами. Естественно, не каждого повезешь в хоромы, которые он сотворил для себя и матери. Вера сама старалась бывать там пореже. Уходила, задавленная сознанием, что бьющая в глаза роскошь в один страшный момент может… нет, есть вещи, о которых лучше не думать.
— А мы все в гражданском браке нынче состоим, — с едким смешком проговорил отец. — Кто теперь венчан? Так что не может быть товарищ Горохов твоим гражданским мужем, в мэрию вы не ходили… Сожитель он тебе. Вот о нем я и хочу с тобой поговорить.
— В чем дело? — Вера испугалась. Ведь бюллетень, если честно, она взяла после встречи с милиционершей в школьной канцелярии. И была, очевидно, права, потому что милиционерша развила ужасную активность — спрашивала у всех подряд про кооператив «Эллада».
— Меня вызывают в КГБ, тьфу, чтоб не накаркать, в МВД, — поправился Максим Максимович. — И организовал мне эту радость твой миленок. Наследил Гришенька там, где не следовало. Дурак, любое дело надо с умом делать, а не на хапок. Говорил ему, сначала инсценировка, потом доказательства… Но это тебя не касается. Короче говоря, голубка, ты с ним прощайся. Придется Гришке платить сполна.
— Сколько? — сурово спросила Вера. Она плохо понимала отца и думала, что он, должно быть, изрядно пьян, несет, что в голову лезет, но какой-то смысл в его речах есть.
Максим Максимович желчно рассмеялся:
— Сколько? Побежишь бриллиантики в ломбард закладывать? Не поможет. У Гришкиного долга денежного выражения нет. Но если ты хочешь ему помочь, скажи только одно: «Беги, родимый, не то пришьют тебя, чтобы помочь милиции дело закрыть. Пришьют, убийство Ламко на тебя повесят, потому что получается так по-дурацки, выпутываясь, ты, милок, запутался».
— Папа, какая чушь! Ты пьян!
— Нет, детка, я встревожен… — вдруг совсем иным тоном проговорил Максим Максимович, и у Веры сжалось сердце. Иди, сядь рядом, а то стоишь там, как чужая. А ближе тебя у меня и нет-то никого. Да разве я так когда-нибудь поговорю с мамой? Она со страху еще и разведется на старости лет. А ты… ты умница.
Вера растроганно тронула отцовскую руку, села рядом, зажгла бра над тахтой, но страх подозрений держал ее в напряжении. Отец поник головой. Рисовался он при этом или нет, Веру не занимало.
— Я ничем не могу помочь твоему Горохову. А мне сейчас никак нельзя в передрягу. Поэтому пусть он лучше бежит, хочешь, беги вместе с ним, но обязательно сообщи мне, где вы прячетесь. Надо выиграть время, детка. Видишь ли, у нас ведь существует соглашение, по которому преступника надо выдавать. Я должен уехать чистым.
— Папа, я ничего не понимаю…
— Почему, Верунчик? Неужели не ясно тебе, что здесь мне больше делать нечего? — голос отца был удивленным, а лицо странно отрешенным, взгляд отсутствующим.
«Неужели он решил рвануть? — холодея, догадалась она, — А как же мама? Как же я?»
— Лапочка моя, ты увидишь сады Семирамиды…Здесь их еще долго будут строить, а жизнь коротка. Все, что я мог сделать здесь, я сделал — деньги отмыты. Так что во имя чего мне еще тут, как они говорят, жить и работать? Деньги отмыты и даже переправлены. Они сделали глупость…
— Кто, папа?
— Не перебивай, слушай, иначе вовсе ничего не поймешь… У них не было выбора. И они придумали кооперативы, чтобы мы, которых они назвали деятелями теневой экономики, стали легалами. Ведь все равно мы правили бал. И они поняли: бороться бесполезно, проще пойти на сотрудничество. Худосочные соцпредприятия себя достаточно показали, разве нет, Верочка? — Максим Максимович тоненько засмеялся, и от его смеха Вере стало очень страшно. Голос отца будто гипнотизировал, его слова парализовывали. Давно понимая, что стоит за тем, что имеет семья, Вера всегда чуралась открытых разговоров о том преступном, что окружало жизнь отца. Он любил бравировать, он бывал беспощадно циничен, как сейчас, словно никогда не боялся ни за себя, ни за близких, но они-то боялись за него, хоть и заставляли себя верить в его неуязвимость и суперосторожность.
— И как ты думаешь, Верочка, — он вдруг взял ее руку в свою, — Гришка и его патрон, этот дурак-чиновник, марионетка в моих руках, как они налаживали дело? На это надо жизнь ухлопать, а им понадобился квартал, чтобы раскрутить такое предприятие, как «Эллада». Я им дал все. Цеха и деньги. Но, прежде чем дать, я должен был иметь. Логично? Логично, я спрашиваю тебя, дочь моя?