— Да будет тебе… — огрызнулся Гриша, и дальше они шли молча.
Так и дошли до первого, стоящего над озером дома. От всех остальных он отличался отсутствием ограды и сада — на двери висела написанная от руки табличка «Отделение колхоза «Рассвет». Деревня «Кузнецы», а над дверью сработанный тушью по трафаретке лозунг: «Мы кузнецы и дух наш молод».
— А тут народ с юмором, — подмигнул Гриша Вере. Она устало подняла голову и усмехнулась:
— Лубок конца второго тысячелетия…
Из открытого окошка высунулся немолодой человек с широким обветренным лицом и защурился на солнце:
— Здравствуйте, молодежь. Вы к кому?
— Может быть, к вам. Извините, вы кто?
— Торопов я, Василь Иваныч, завотделением.
— У вас тут можно снять дачу? — Вера решила разговор не затягивать.
— Дачу? — Торопов удивился так искренне, будто его спросили, где тут ближайшие алмазные копи. — У нас тут дач не бывает… Но, как говорится, был бы спрос, будет и предложение. Я сейчас.
Вера и Гриша переглянулись. А Торопов уже спускался к ним с низенького крылечка.
— Дачники, значит? Облюбовать приехали?
— Может, и сразу у вас останемся. Мы в свадебном путешествии, — пояснил Гриша. — Так как?
— А я не знаю… — нерешительно ответил Василий Иванович. — Я думал, новые арендаторы приехали. У нас, знаете ли, деревня возрождающаяся. То были неперспективные, теперь возрождающиеся, вот, мы, Кузнецы, как раз из таковских. Вы откуда?
— Из Москвы, — ответила Вера.
— Москвичи или лимитчики?
— А вам-то какая разница? — не понял Гриша.
— Лимитчик человек на подъем легкий. В Москве намыкался, физического труда не боится. Все жду, когда ж из города к нам крестьянствовать поедут, как в газетах пишут.
— Нет, мы не лимитчики и не арендаторы, — нетерпеливо перебила его Вера. — Вы нам сразу скажите, можно тут снять дом, полдома, на месяц, на сезон?..
Торопов смотрел вдаль, на озеро, на лес, что-то обдумывая.
— Вообще-то у нас тут сплошь одни бабки да коты… С застойных времен которые уцелели. Но есть и молодежь. Пошли к ним. Они ребята хорошие. Пустят вас, — и он зашагал вперед.
— Может быть, у вас есть пустующие дома? — поспешая за Тороповым, расспрашивал Гриша.
— У нас все есть… Как в Греции… Во… Хоть этот, — Василий Иванович показал на дом, утонувший в кущах сирени, и было сразу видно: дом нежилой, хотя окна и дверь не были заколочены. Запыленные стекла, перекошенное крыльцо ясно указывали — нет тут хозяина.
По деревне плыл аромат яблоневых цветов. Ударил колокол. Вера вздрогнула:
— Что это?
— А церковь, — махнул Торопов рукой куда-то ввысь, и Вера увидела над перелеском колоколенку и маковку с крестом.
— Да, начала церковь действовать, — с неожиданной гордостью сказал Торопов. — Значит, оживаем… Как ведь раньше-то деревни складывались. Первым делом искали место, где храм заложить. Специалисты были, знатоки, умели… Наша-то уцелела. Чудом, можно сказать. К тысячелетию крещения епархия священника прислала. И он тоже влился в наш молодежный коллектив, — Торопов рассмеялся. — Матушка, кстати, учительница. По-английскому она, но пока за всех… за весь педсовет.
— И как вы тут живете? — недоуменно проговорила Вера.
— А так. Живем, не ждем тишины. Слышите, как славно звонит наш батюшка? Я неверующий, а все равно приятно. Он в Ростов Великий ездил стажироваться. Где по нынешним временам звонаря сыскать?.. Да живем, хлеб жуем, из Киржача автолавка приезжает… Ну, а остальное — натуральным хозяйством стараемся добыть. Хватит деревне в городе кормиться. Наоборот должно быть, к чему и стремимся. И ни нитратов, ни городских очередей…
Торопов остановился возле низкого забора.
— Света! — крикнул. — Света! Саня!
Залаяла собака. Выскочила к забору, еще раз для порядка гавкнула, но сразу же дружелюбно завиляла хвостом, видно, узнала Василия Ивановича.
— Бой, где Света? Ну-ка, зови хозяйку… — весело сказал Торопов собаке.
Она завертелась волчком, заскакала, подняла на заборчик передние лапы — смотрела умно и доверчиво. Вера от души рассмеялась. Ей вдруг, стало легко-легко. И тут вспомнила про отца — про звонок, свое сообщение… Ее смех резко оборвался. Пропал — она сама не заметила как.
По дорожке от дома шла совсем юная женщина лет двадцати — с девическим смышленым лицом и крепкой крестьянской фигурой. Сильные руки устало свисали. Улыбнувшись Торопову, она доброжелательно посмотрела на незнакомцев.
— А Сани нет, на выпасе, — сказала она, — комиссия, что ль?