— Товарищи, разойдитесь… Здесь опасно.
Голоса шли с улицы.
Воздвиженский заметался. Вход в подземелье должен быть где-то рядом. Вот! Уходящую под пол лестницу окружали низкие перильца. Он начал спускаться на ощупь. И очень быстро остановился возле заколоченной, обитой холодным железом двери. Он привалился к каменной стене и застыл. Снова услышал голоса и приближающиеся шаги. Опустил руки в карман. Отстреляться — это последнее, что дано. Ему показалось удивительным, что в панике он не выбросил пистолет. Проверил затвор. Подумал, как странно, что в церковь никто не заходит, его не ищут, даже не окликают. Он решил подождать сам не зная чего. Но скоро понял, что продрог до костей. Снова поднялся в молельню и увидел: она полна света. Наступало новое утро. Заметил выход на звонницу и пошел по ступенькам. Прямо перед собой увидел небо и темный силуэт колокола на нем. Встать во весь рост не решился. Осторожно заглянул в бойницу и увидел милицейский желтый газик. Они ждут его… Или собрались вступить в переговоры? А это… это… Неужели это полковник Быков?!
Внизу его, видимо, заметили. Раздался голос, усиленный мегафоном:
— Бросайте оружие! Выходите!
Воздвиженский отпрянул от просвета в толстой стене колокольни и понял, что сам себя загнал в ловушку. Куда идти? Только вниз, по этой лестнице, потом — на эту площадь. Чтобы протянуть руки к наручникам и сесть в милицейский газик. Как, однако, просто все кончается в его жизни, которая всегда казалась ему такой сложной! Сколько в ней было накручено надежд, суеты, стремлений, потуг… И такой прямой финиш… Даже смешно. Он тихо горестно засмеялся.
— Храм окружен! Выходите! Выходите добровольно! — снова проговорили в мегафон.
«Я обречен» — кроме этой мысли, ни одна другая не посетила Воздвиженского. Голова была пуста, свободна. Он не знал, что делать дальше. Но знал, как закон поступит с ним. Его охватило поразительное безразличие ко всему, даже к Насте. Но он чувствовал в той степени, насколько в эти секунды чувства, ощущения заменили ему мысли, что теперь таким, каким стал за этот день, во что превратился, таким он Насте не нужен, даже вреден. Единственно, кому он сейчас нужен, это тем людям внизу. А они ему нет.
Воздвиженский подошел к низкому парапету звонницы. Он рванул ворот рубашки и простер руки. Перегнулся через перила и зажмурился. И вдруг ощутил несказанное блаженство. Счастье освобождения. Мысленно он уже парил над людьми, над деревней, над желтым милицейским газиком, над лесом, над яркой кромкой зари, неожиданно вспыхнувшей на границе дальнего поля. Надо только оттолкнуться пятками, чуть сдвинуться с места, и муки уйдут навечно.
32
Максим Максимович привез в «Националь» менеджера фээргевской группы «кантри-мьюзек», ужинать с ним он не собирался. Но немец настаивал, пришлось согласиться. Не расскажешь же гостю, что на днях похоронил единственную дочь. Увы, пока с этим немцем надо считаться. У него свои прихоти. И не скажешь ему, что проводишь последние часы на родной земле.
Немец сносно говорил по-русски, но беседа текла вяло, деловые вопросы давно уже были утрясены, а чтобы выпить и похвалить угощение, достаточно нескольких слов. Подали кофе, и Максим Максимович вздохнул с облегчением. Сейчас немец пойдет в свой номер, а он поедет домой прощаться с Ольгой. Она не хочет выезжать за рубеж. Ничего… Одумается. А в общем, не все ли равно. Так и так здешняя жизнь кончена. Может быть, он и сам от горя впал бы в апатию, но все же он-то еще жив, и ему интересно еще раз начать, начать новое свое дело, но уже в других условиях и с иным размахом, с другими возможностями, главное, ничего не боясь, не сдерживая свое предприимчивое изворотливое нутро, глядя на свет Божий широко и открыто. Впереди еще столько всего: ведь ему нет пятидесяти. Он будет много работать, окружит себя роскошью — и все забудется. Максим Максимович хотел надеяться. Он всегда жил надеждой — она ведь умирает последней…
Об одном сожалел Максим Максимович: что не уложил мерзавца Воздвиженского. Хотя знал, что поступил правильно, сдержавшись, когда понял, что Вера мертва. И все же судьба справедлива. Она сама расквиталась за Веру.
…Наконец гость поблагодарил за удачные деловые встречи, приятный вечер, прекрасную беседу. Они оба поднялись из-за стола, Максим Максимович проводил менеджера до дверей зала, вернулся к столику, чтобы расплатиться, и вдруг ему захотелось водки — именно водки, фужером, не закусывая, хотя он давно забыл ее вкус, так как в основном если пил, то только коньяк или виски. Он снова сел к столику и стал ждать официанта. А мысль крутилась все та же: «Я был прав, когда ушел, не стал даже глядеть на нее, мертвую… Не может быть три трупа и ни одного убийцы, не может быть. Пули разные, конечно, но на то налогоплательщик и кормит милицию, чтобы она шарады разгадывала».