— Люди гибнут за металл, — заметил Сиволодский.
— Нет, Миша, — покачал головой Быков. — За металл они борются. А эти погибли как путники, потерявшие ориентир. Не то снежная лавина их настигла, не то наводнение на них обрушилось, не то лава испепелила их…
— Да, новые законоположения в некоторой своей части весьма туманны, — вставила Левченко, будто поняв полковника.
— Да нет, Валя, — продолжил он, — не в законах дело, даже не в гениальной многоликости формулы «разрешено все, что не запрещено». Шпана типа Крынкина поняла демократию как слабость власти. Арбузовы, возомнив себя первыми прогрессистами, решили, что на свободный рынок достаточно выйти с алчностью во взоре и пачкой купюр в кулаке. Чернов, Горохов и им подобные и вовсе перепутали путь к инициативе с большой дорогой и вышли туда с кистенем. Воздвиженский… Среда родила, если хотите, приспособленца нового типа. Приспособленца к криминогенным условиям. Если бы мог, я так бы и сказал на брифинге, не углубляясь в экономические, социальные или нравственные аспекты. Да ведь некоторые нервные идеалисты меня, пожалуй, ошикают. Нацелившись на абстрактный гуманизм, они забыли, знать не хотят, что преступление страшно именно конкретностью зла.
— Господи, — вздохнула Левченко, — когда все это кончится, когда слепцы прозреют?..
Быков не ответил, подошел к окну, встал рядом с Левченко, тоже начал глядеть на струйки дождя, ползущие по стеклу. Дождь припустился сильный, летний. Москва умывалась.
Капитан Сиволодский смотрел на них и не знал, что сказать.