Проходя мимо комнаты брата, я заглянул в нее через приоткрытую дверь. Я не знал, спит ли он, но мне очень хотелось, чтобы не спал: я отчаянно нуждался в компании в свою первую ночь в незнакомой обстановке.
Вовка стоял, глядя в окно, в той же напряженной позе, как тогда, у леса, когда я переодевался в джипе. Только сейчас от лица Вовки на стекло падал розоватый свет, будто брат держал в зубах фонарик. Я замер, вглядываясь в его силуэт, пытаясь понять, что с ним происходит.
– Мне надо отлучиться, но я боюсь оставлять тебя, – тихо произнес Вовка, и голос его показался мне необычно глубоким и низким.
– Мне не пять лет.
– Именно поэтому ты можешь сбежать.
Отсвет на окне погас, и Вовка медленно обернулся.
– Не могу уснуть на новом месте, – признался я.
– Это моя вина, прости. Я разведывал обстановку, и это взбудоражило тебя.
– У тебя есть кофе?
– Есть. Но если тебе не спится, можешь пойти со мной на охоту…
От этого предложения внутри меня что-то дрогнуло, и я ощутил явный раскол. Одна часть меня затрепетала в радостном предвкушении, другая замерла от страха.
– На кого ты будешь охотиться? – поинтересовался я.
– Увидишь.
Я колебался. Конечно, охота, как любое другое общее дело, могла бы помочь нам с братом сблизиться, но в этот раз страх победил любопытство.
– Нет, Вов, я не пойду.
– Как скажешь, – он пожал плечами. – Я вернусь быстро.
– Мне придется освежевать тушку и приготовить ее завтра на обед? – пошутил я, и брат, к моему удовольствию, рассмеялся.
– Хоть это и прозвучит глупо, но ты лучше не выходи из квартиры, – он хлопнул меня по плечу, быстро обулся, накинул куртку и стремительно вышел за дверь.
Я прижался к ней ухом, слушая, как удаляются шаги по лестнице. Я для верности подождал еще минут пять, а потом бросился в комнату брата: меня распирало от любопытства, даже руки подрагивали. Я включил свет и огляделся. Мое внимание сразу привлек пластиковый книжный шкаф – с обшарпанными углами и отошедшей кое-где обивкой. Верхние две трети занимали прогнувшиеся под тяжестью книг полки. Я бегло прошелся взглядом по корешкам книг.
Складывалось впечатление, что библиотеку собирали несколько разных человек. Здесь была и классика (я заметил Жюля Верна, Бальзака, Гофмана, Купера), их разбавляли представители мистической литературы – По и Лавкрафт. Кроме того, я насчитал штук десять романов в стиле фэнтези, столько же детективов Чейза, учебник по физике Фейнмана, самоучитель по кунг-фу, энциклопедию огнестрельного оружия Жука, эзотерические книги, несколько потрепанных журналов «Юный техник» восьмидесятых годов и, что меня привело в искреннее недоумение, три толстых сборника сказок народов мира.
Исследовав полки, я присел на корточки и распахнул дверцы шкафа, занимающего нижнюю треть. От увиденного у меня быстрее забилось сердце: тут располагалась целая кладовая настоящих сокровищ, о которых мечтает каждый мальчишка.
Первое, что я заприметил, – меч в ножнах. Пока я не взял его в руки, я был уверен, что это муляж или игрушка. Но стоило мне приподнять его над коробками, на которых он лежал, я сразу понял, что имею дело с настоящим боевым оружием. Я аккуратно достал его, вынул из ножен. Сталь отразила свет лампы, и я буквально всем своим существом ощутил опасность данного предмета. Затаив дыхание я рассматривал его несколько минут.
Меч был скромный и изысканный одновременно: обычная черная рукоять со простым навершием, украшенным витиеватой буквой В. Позже я узнал, что брат ставит этот вензель на все свои изделия – своего рода клеймо мастера. Перекрестье оружия было прямым, но имело на концах мыски, направленные в сторону лезвия. В центре гарды был узор – незамысловатое сплетение металлических нитей, напоминавшее морду дракона. Такие же нити, сплетенные в форме гибких тел с массивными головами, расходились от середины перекрестья к мыскам. Гарду с клинком скрепляла выпуклая и продолговатая капля, словно бы стекающая с лезвия к рукояти.
Сам клинок заслуживал отдельного описания. В верхней части его полотна с каждой стороны имелось по выступу. Мне почему-то представилось, что они выполняют роль стопперов и не дают клинку проникнуть глубоко в тело. От этих мысков начинался дол, а сталь вокруг него была украшена узорами из темного серебра. Приглядевшись, я понял, что это не просто узор, а какие-то письмена, может, даже заклинания, написанные на не известном мне языке.
Я осторожно прикоснулся к острию, и на коже тут же выступила кровь: заточен меч был, как хирургический скальпель. Сунув порезанный палец в рот, я убрал оружие и продолжил поиски.
На этот раз мой взгляд упал на не менее притягательный, но столь же опасный предмет – пистолет. Это был «Магнум» сорок четвертого калибра – американский бронебойный пистолет. В оружии я разбирался слабо, но когда мне было двенадцать и нас летом отправили в детский оздоровительный лагерь вместе с обычными детьми, то моему соседу по кровати папа привез книгу Александра Жука «Револьверы и пистолеты ХХ века». Парень читал ее без особого энтузиазма, а я проглотил за три вечера. К сожалению, больше возможности пополнить свои знания у меня не было, но те, что имелись, позволяли мне по достоинству оценить оружие брата. Помня, как наказал меня за любопытство меч, я с еще больше осторожностью вынул «Магнум» и сжал его рукоятку. Увесистый и холодный, он рождал страшное чувство неотвратимости и сладости смерти. Мне ужасно хотелось выстрелить. И не просто в пустоту ради звука и отдачи, а по мишени – по движущейся мишени. Хотелось увидеть, как поразит ее пуля. Хотелось насладиться своей властью над чужой жизнью. Эти ощущения испугали меня, и я поспешил вернуть оружие на место, чтобы перейти к менее воинственным вещам.
В коробе из-под настольной игры я нашел десятка три фотографий незнакомых людей. Некоторые снимки были очень плохого качества – наверное, скаченные из Интернета, какие-то были сделаны на улице во время наблюдения за героем, пять носили официальный характер, а два были сделаны в фотоателье и имели явную художественную ценность. Отчаявшись найти среди этих карточек фото мамы или Максика, я убрал снимки. Возвращая коробку на место, я заприметил рядом с ней пухлый блокнот, у которого вместо переплета были три толстых кольца. Я открыл его и понял, что нашел то, что искал.
Первые страницы были посвящены расследованию смерти Вовкиного отца. Сюда брат записывал вопросы, возникающие в ходе расследования, ответы на них фигурантов дела, различные собственные версии и факты. Одна из страниц сверху донизу была исписана фамилиями и телефонами сослуживцев Сергея Ермоленко, напротив которых стояли различные пометки. Например, «уволен», «на пенсии», «бизнесмен». Меня больше всего заинтересовала пометка «жесть!!!» возле фамилии старшего лейтенанта Здоряги. Расследование смерти инспектора ГАИ плавно перетекло в дело об автокатастрофе, в которой погибли мой отец и мама. Я запоем читал эту запись, надеясь отыскать в ней указания на то, что мама жива. Однако Вовка писал про какие-то знаки, про ухудшение состояния Сергея Тартанова, про несостыковки в версии следствия. Стоит отдать брату должное: он проделал трудоемкую и кропотливую работу. Он не только не ленился встречаться и разговаривать с каждым, кто мог пролить хоть какой-то свет на произошедшее, но и подробно все описывал. Такое ощущение, что он носил с собой диктофон, а потом расшифровывал запись, при этом делая пометки о том, как говорил человек, с какой интонацией и как себя вел во время разговора. Я все ждал, когда же он сведет воедино все возникшие у него и его собеседников версии и, как в детективе, напишет, кто убийца, но Вовку что-то отвлекло от развязки. Среди записей о расследовании стали появляться заметки, явно выделяющиеся из общей канвы. «Встретиться с Горынычем» – было написано черной пастой, а рядом синей и печатными буквами приписано: «5 т.р. втор.». Видимо, Горыныч обещал оказать какую-то услугу за пять тысяч рублей, которые надо было принести во вторник. На следующей странице я опять увидел такую же запись: «Горыныч воскр. за будкой». Еще через лист – «Шу. Тел. у Горыныча» и приписано зеленой пастой: «Одеться!!!»