Если на Ульм нападут, то и мой отец, и его люди будут сражаться до последнего, в этом я не сомневался. И я знал, что если али-зонцы подвезут туда железные чудища, то перед ними не устоит ничто, и тогда все, что было мне родным, погибнет.
Пока я так раздумывал, лорд Имгри положил на блюдо кусок горячего мяса прямо из котелка и предложил мне присесть к столу.
— Ешь. Я думаю, ты изрядно проголодался.
Хотя предложено было и не слишком радушно, меня не пришлось упрашивать дважды. Оруженосец освободил мне стул, и я почти свалился на него. Мясо было еще слишком горячим, и я стал остужать его, перебрасывая с ладони на ладонь.
— Я давно не получал вестей из Ульмсдейла. Последнее было… — и я замолчал, припоминая. Но все прошедшие дни слились для меня в какую-то сплошную ленту, и все время я был голоден, как собака, промерзший до костей и усталый до невозможности.
— Сейчас тебе следует поехать домой, — Имгри снова подошел к камину и говорил, не оглядываясь на меня. — Ты знаешь, у нас на счету каждый воин, поэтому поедешь без сопровождения, с одним оруженосцем.
То, что он считал меня способным проехать без вооруженного эскорта, было своеобразным признанием. Видимо, моя разведка принесла мне славу опытного воина, вполне способного защитить себя.
— Я могу вообще один ехать, — коротко ответил я, поднимая тарелку с бульоном. Ложку мне не дали, и я пил его через край, с наслаждением чувствуя, как в меня вливаются тепло и сытость.
Имгри не возражал.
— Хорошо. Утром отправишься. Твоих людей я извещу сам, а сейчас ложись спать.
Я ночевал в его доме, прямо на полу, закутавшись в собственный плащ. Утром оруженосец вручил мне немного хлеба и подал свежую лошадь. Лорд его не пожелал проводить меня и пожелать счастливого пути.
Прямой дороги на север не было. Не раз и не два приходилось мне сворачивать на овечьи тропы, а порой даже спешиваться и вести лошадь в поводу. У меня был с собой кремень, так что я мог бы разводить огонь в редких пастушьих хижинах, где ночевал, но я боялся, что огонь может привлечь волков, которые, говорили, собрались в огромные стаи. На местах боев поживы им теперь хватало. Случалось мне ночевать в маленьких крепостях, где перепуганные жители с тревогой и страхом расспрашивали меня о последних событиях. Изредка попадались гостиницы, и их постояльцы расспрашивали меня не менее дотошно, чем жители крепостей.
На пятый день пути, ближе к вечеру, я увидел наконец самую высокую вершину нашего края — Кулак Великана. День был пасмурный, по небу неслись рваные тучи и холодный ветер пробирал до костей. Я решил поторапливаться. Горные тропы, по которым приходилось ехать, очень утомили мою лошадь, хотя я и старался выбирать дорогу полегче. Но сейчас я потерял бы слишком много времени, если бы поехал торными дорогами.
И я продолжал путь по овечьим тропам, но меня это не спасло. Видимо, кто-то позаботился перекрыть все дороги в долину, и я, не подозревая об этом, шел прямо в ловушку.
Здесь сама природа приготовила место для засады. Я ехал по узкой тропинке, и свернуть мне было некуда. Вдруг моя лошадь остановилась и испуганно заржала, но прежде, чем я смог понять, что случилось, на мои плечи упало что-то тяжелое. Я выронил поводья и, почти теряя сознание, свалился с лошади.
Темнота и боль — единственное, что ощущал я, очнувшись. Мыслей не было, только темнота и боль, накатывающиеся на меня волнами. Но что-то, наверное, воля к жизни, заставило меня попытаться пошевелиться. Это неуклюжее и слабое движение все-таки разбудило мозг. Я осознал, что лежу на склоне головой вниз и вокруг какие-то кусты. Видимо, после падения с лошади я покатился вниз по склону и эти кусты задержали меня, тем самым сохранив мне жизнь. Если напавшие могли сейчас видеть меня, я, наверное, казался им разбившимся насмерть. И, возможно, сейчас они спускались, чтобы проверить, что есть на мне ценного.
Но теперь мне было слишком больно, чтобы думать об этом. Я просто хотел найти удобное положение и облегчить боль. Я неловко попытался подняться, чтобы сесть, но движение это лишило меня моей непрочной опоры, и я опять покатился вниз, потеряв сознание.
Второй раз я очнулся от холода горного источника, в который угодил прямо лицом. Со стоном я попытался подняться и отодвинуться от воды, но руки подогнулись, и я снова ткнулся лицом в ручей. Ледяная вода обожгла кожу, но нет худа без добра — зато в голове у меня прояснилось.