Но, и живя в Испании, Мур в душе оставался ирландцем и с первых дней твердо решил вернуться в Мейо. Двое сыновей, Джордж и Джон, получили его стараниями образование в Англии, при наставниках-католиках. Постарался он и при первой же возможности съездить на родину. Было это в 1780 году, когда вышел Закон о помиловании. Католикам разрешили присягнуть на верность Георгу III и сохранить за собой земли на условиях долгосрочной аренды. И, сиживая вечерами на террасе своего белого, с плоской крышей дома в Аликанте, на берегу Средиземного моря, глядя на миндальные и апельсиновые деревья, он видел мысленным взором бурые торфяные болота Мейо и раскисшие от дождей поля. Вспоминались родные края, и когда он провожал с дощатых, послуживших на своем веку причалов суда в Коннахт, груженные вином, и когда встречал их с грузом золы из водорослей. А скопив несметные богатства (в Мейо поговаривали о баснословной сумме — 250 тысяч фунтов стерлингов), он продал в Испании почти все, кроме виноградников и дома на тенистой, поросшей пальмами улице, и вернулся на родину.
Он намеревался обосноваться подле Ашбрука, там, где родился, но случилось ему, обозревая окрестности, миновать одинокий холм. Он остановился, взобрался на вершину, и взору его предстало озеро Карра. Он купил и холм, и восемьсот акров прилегающей земли, благо по недавнему закону получил право покупать землю, пригласил из Лондона архитектора Эйткена, и тот, по задумке самого Мура, построил дом, хоть и несовершенных пропорций, зато легкий, словно парящий над лесной чащобой по мановению резца художника-гравера. Три пролета каменных ступеней выстроились почетным караулом до парадной массивной двери, за которой открывался передний зал с голубым, точно небо Мейо, сводом с овальными гипсовыми медальонами. А над самым входом еще до того, как дом был завершен, красовался девиз Мура: Fortis cadere, cedere non potest.[10] В Мейо его толковали довольно свободно: «Сильный Мур не погибнет, а другого погубит». Четыре колонны поддерживали балкон, на который выходили летние покои, там вечерами хозяин любил сиживать, созерцая гладь озера, а внизу не стихал стук каменотесов.
Джордж Мур воевал за место под солнцем — и достойно победил. В Ирландию Муры вернулись куда более зажиточными и могущественными, чем в старые добрые времена, еще до поражения католической Ирландии в битве на реке Бойн. Мур не вздыхал по идеалам дней минувших, а верой и правдой, нимало не стыдясь, служил королю Георгу, слыл безупречным, хотя и не очень благочестивым прихожанином. В Мур-холле он выстроил даже католическую часовню с алтарем, украсил золоченой, белой с малиновым напрестольной пеленой и золотым распятием, привезенным из Испании. Он пережил большинство законов, поправших его молодость, и считал, что и оставшиеся вскорости отменят. Он не скупился на деньги для политических организаций католиков, но сам их дел не касался. По закону Мур не имел права избираться в парламент, но его это не трогало, туда он и не рвался. Насколько важнее то, что к его голосу прислушивались при назначении выборщиков от Мейо. Разве мало того, что интересы Муров, равно как и прочей знати в Мейо, представляет сейчас в парламенте Деннис Браун. И Брауны и Муры — одного поля ягода, только Браунам, чтобы сохранить свои владения, пришлось поменять религию. Впрочем, Мур их за этот компромисс не осуждал, хотя сам на него не пошел. В Мейо можно было, хоть и с трудом, насчитать еще несколько семей дворян-католиков: Блейки, Диллоны, О’Дауды, Трейси, Мак-Доннелы. Старый Мур мечтал, женив сыновей, породниться с этими семьями, однако старший сын Джордж оказался по характеру весьма своевольным.
Как-то летним вечером 1795 года старик Мур засиделся в своем кресле на балконе дольше обычного. Подошел слуга и увидел, что хозяин мертв. Джордж-младший недолго думая продал небольшой дом на берегу Темзы, а все свои бумаги и библиотеку отправил в Мейо. Приятелям-англичанам он так ничего и не объяснил, не потому, что нечего было сказать, а из боязни, что не поймут. Уж чем Муры владеют, того из рук не упустят. И холм в Мейо с озером у подножия — их, и только их, вотчина. Аликанте, Лондон, Париж, Мейо — вот четыре стороны света на компасе Муров, но сейчас стрелка указывала на запад, в Мейо. Лондон привлекал Джорджа-младшего еще меньше, чем апельсиновые рощи Аликанте — отца. Оба они любили Мейо, скрывая любовь эту и от чужих, и друг от друга, являя образец скромности и благочестия.