Он затем стал рассказывать мне о только что основанном в Лондоне книжном обществе. Члены его задались целью распространять Библию в Западной Ирландии, для этой цели они собрали деньги и подыскали людей. И смех и грех, да и только!
— Но ирландцы же неграмотны! Они не знают английского языка. Глупая затея, еще одна глупая затея! Все равно что рассовать страницы Священного писания по бутылкам и пустить по волнам в Африку или на Сандвичевы острова. Тогда уж переведите Мальтуса на гэльский язык и вразумите несчастных ирландцев, что-де голодают и умирают они согласно его выкладкам и заключениям.
Моим словам он огорчился, ибо, как я уже говорил, злоба не в его характере. Он лишь потер руки, словно умывая их, и промолчал.
— Что бы предложили вы, — спросил он наконец. — Я в подобном плохо разбираюсь. Может, прав Мальтус, и все его «причины» действительно неизбежны. Нам же надлежит одеть нагих и накормить голодных. Мы должны являть добродетель.
— С большой оглядкой, — ядовито заметил я, — ибо Мальтус предупреждает: не знающая границ филантропия несет порчу и зло, ибо мешает силам самой природы, которые точно рассчитаны на то, чтобы уберечь человечество от ужасающей нищеты.
— Вы слишком строго судите Мальтуса, — сказал он. — Да и себя тоже.
Недолго, однако, предавался я мрачным размышлениям в столь светлый праздник. Но воспоминания о стране, которую я покинул и куда мне предстоит вернуться, бередили душу. Клиффорд говорил со мной вежливо, но уклончиво, брат — цинично-равнодушно: значит, окружающие не разделяют моих тревог. Дербишир окутывал меня плотнее снега, согревал меня, словно теплое зимнее одеяло, сотканное из детских воспоминаний, самоуверенных представлений, веселого смеха. Здесь я не чувствовал себя чужим, здесь я среди своих, знакомый выговор, знакомые повадки. К чему дербиширскому помещику знать, сколько живет людей в Ирландии? К чему дербиширскому священнику возлагать на себя заботы чужого острова? Так и еще убедительнее старался я успокоить свою совесть.
Иное дело — лорд Гленторн. Беседу с ним я вспоминаю с чувством, близким к ужасу. За тот час, пока мы сидели в тихой лондонской комнате, передо мной предстала разгадка всего, что я пережил в Мейо. Предстала, но не открылась, я увидел ее лишь смутно и в искаженном виде, поэтому не берусь судить. Правда не всегда доступна нам. Порой мы тщетно пытаемся до нее докопаться, а когда она сама является нам, то застает врасплох.
Я решил, прежде чем вернусь в Ирландию, нанести визит лорду Гленторну, поскольку, как уже говорил, от него зависит благосостояние моего прихода. Я думал, ему захочется узнать о событиях, затронувших и его интересы. От Денниса Брауна он уже получил известие об убийстве управляющего Крейтона и об ущербе, который нанесли замку мятежники. Но в письме много не передать, это лишь бездушные строки на бумаге. Поэтому я написал лорду Гленторну, что хочу навестить его, и через некоторое время получил учтивый ответ: «Приветствую вас. Бываю дома всякий вечер. Гленторн».
И к вечеру восьмого числа я стоял у входа в его особняк — красивым назвать его нельзя, сложен он из красного кирпича, окна с эркерами выходят в парк. Дверь открыла молодая, скромно одетая служанка, волосы убраны под чепец. Она провела меня в небольшую, скудно обставленную гостиную, на стенах бросались в глаза две картины: очень скверное полотно с изображением горного оленя, застывшего в гордом одиночестве на утесе, и большая дешевая гравюра на библейский сюжет — Авраам приносит в жертву сына своего Исаака. Я уселся на низкий, роскошного вида стул, подняв целое облако пыли.
Так вот оно, жилище легендарного владыки Тайроли, полновластного и воистину Всемогущего. Обычный лондонский особняк. Встретил меня не привратник в ливрее, а простая служанка в чепце, убранство комнат такое, что и дублинский бакалейщик счел бы его безвкусным. Меня же это не удивило. Лондонские друзья мои сообщили мне: лорд известен отнюдь не богатством или властью, а благотворительностью. Он организовал и вдохновляет общество «За улучшение условий труда трубочистов», щедро помогает одному из самых достойных движений — «За отмену рабства».
Прождал я его не более пяти минут. Он вошел, просто и сердечно поздоровался со мной, сжав обеими руками мою ладонь. Ростом он невысок, сутул; одет в костюм табачного цвета; длинный и тонкий нос, полные губы.
— Весьма рад видеть вас, господин Брум. Весьма рад. Нечасто у меня гости из Ирландии. А об этой несчастной стране в последнее время все мои думы, да, все думы. В чем, надеюсь, вы не сомневаетесь.
— Никоим образом, — охотно согласился я.