Только спустя мгновение тот собрался с духом и развернул предмет. У него так тряслись руки и ноги, что ему пришлось сесть на ближайшую ступеньку лестницы. Порез на его лбу пульсировал болью. Тяжело дыша, собрав всю свою решимость, Семеркет, наконец, сбросил ткань.
Мгновение он молча смотрел на вещь. Потом внезапно положил ее, бросился в угол, и его вырвало желчыо. Квар пошел наверх, вернулся с кувшином воды, и Семеркет сполоснул рот. Потом искоса посмотрел на нубийца и кивнул. — Теперь я повидаюсь с ними, — сказал он.
* * *Панеб и Рами, усталые, но настороженные, стояли перед Кваром и Семеркетом в деревенских кухнях. Их привели по приказу Квара из тюрьмы меджаев, куда были помещены все деревенские старейшины. Дознаватель привел отца и сына на кухни потому, что не мог выдержать непрерывных воплей и завываний Кхепуры в тюремной камере.
Семеркет, не здороваясь, сразу перешел к делу.
— Кто первым подал Неферхотепу идею грабить могилы? Пентаура? Пасер? Кто?
Несмотря на то, что Панеб все потерял, он всеми силами пытался притворяться.
— Вы говорите бессмыслицу, как всегда, — негодующе ответил он.
— Что они пообещали строителям гробниц? Золото, сокровища? Разрешение покинуть деревню? Что? — голос Семеркета стал резким. — Это должно было быть что-то стоящее. Панеб, чтобы убить из-за этого Хетефру.
Бывший десятник резко поднял голову.
— Она была моей любимой тетушкой! — машинально сказал он. — Как можно обвинять меня в… Чужестранец или бродяга…
Семеркет поднял то, что нашел в подвале Панеба, и развернул.
То был топор хеттской работы. На топорище из цитрусового дерева было насажено лезвие из редчайшего голубого металла, самого твердого из всех известных на свете. Тем не менее, лезвие было с щербиной, потому что из режущего края был выбит кусок.
— Хочешь рассказать мне об этом оружии, господин десятник? — мягко спросил Семеркет.
При виде топора Панеб закрыл лицо руками, тряся головой.
— А ты, Рами?
Мальчик в ужасе смотрел на топор. Потом умоляюще перевел взгляд на десятника.
— Панеб?
— Оставьте его в покое! — закричал бывший десятник и встал, зазвенев цепями. Его лицо было искажено мукой. — Мы с ним ничего не знаем… ничего!
Работник замолчал, когда Семеркет вытащил из своего кушака крошечный кусочек голубовато-черного металла. Держа хеттский топор так, чтобы Панеб мог его видеть, Семеркет приложил к лезвию этот кусочек — между ними не было ни малейшего зазора.
Панеб молча уставился на топор.
— Где?..
— Подарок Хетефры, — объяснил дознаватель. — Из Дома Очищения. Вспарыватель нашел это, когда вытащил крючком из черепа ее мозг.
Глаза Панеба закатились, и он начал шататься, хватая ртом воздух, как будто готов был потерять сознание.
Семеркет и Квар подхватили его, пошатнувшись под его весом, и прислонили к стене.
— Принеси ему вина, — сказал Семеркет.
Квар принес кувшин из кладовой и поднес к губам Панеба. Прошло мгновение, прежде чем тот почуял винный запах, слегка отпрянул, напрягся, но потом жадно выпил.
— Хочешь, чтобы я рассказал, что, по-моему, случилось? — ласково спросил Семеркет.
Панеб лишь отвел глаза.
— Она была убита в первое утро праздника Осириса, правильно? На рассвете она отправилась сделать подношения в святилшце. Это трудный путь отсюда — я знаю, сам им ходил. Рами должен был ее сопровождать. Это верно?
— Д-да, — пробормотал мальчик. — Но я тем утром проспал. Она ушла без меня.
— Она ушла без тебя, да, но ты не проспал. Вообще-то ты был в совершенно другом месте. Ты не хотел бы сказать мне — где?
Тихий голос и искреннее сочувствие Семеркета смутили мальчика. Негодование во взгляде Рами медленно угасло. Он просто покачал головой и уставился в землю.
Семеркет, вздохнув, заговорил снова:
— Той ночью луны не было — я проверил по записям. Вечером перед этим вы грабили могилу, ту, что находится рядом с тропой, которую выбрала Хетефра. Вы, должно быть, опоздали оттуда уйти, я правильно догадался? Но вы никак не ожидали, что она там появится — раз в могиле вместе с вами был Рами.
Дознаватель увидел, что лицо Панеба все больше краснеет, что его глаза наполняются слезами.
— Скажите, что я ошибаюсь! — резко велел Семеркет.
Но отец и сын молчали, со стыдом понурив головы.
— Хетефра вас обнаружила. Вот так, просто-запросто. И вы убили ее. Ваша «любимая тетушка» встала у вас на пути, — и вы ее убрали. Она убита человеком, которого считала ребенком. Вы думали о ней не больше, чем о собаке. Пара ударов топора — и все кончено.