— Найя.
Внезапно голос его упал до шепота. Она стояла в дверях конюшни, стройная, еще более красивая, что запомнилась ему, и знакомый цитрусовый запах уже коснулся его ноздрей.
Найя, казалось, совершенно не изменилась, хотя одевалась богаче, чем тогда, когда была его женой. В ее ушах висели золотые диски, головная повязка была из богатой шерсти и падала длинными черными волнами до самой земли.
И только тут Семеркет заметил, что она что-то несет на руках. Сперва он не мог догадаться, что это такое, но потом услышал исходившие от свертка тихие скулящие звуки. Взгляд дознавателя стал жестким и острым.
— Знаю, в твоей записке говорилось, чтобы я пришла одна, — быстро заговорила Найя, увидев выражение его лица, — но я не могла его оставить. Ему всего неделя от роду, я не осмеливаюсь доверить его слугам.
Посылая записку, Семеркет даже не мог представить себе такую сцену. Вообще-то, он так старался ничего себе не представлять, что его разум закрылся от любых возможных вариантов. Чиновник стоял, едва дыша.
— Семеркет? — Найя сделала шаг веред. — Да скажи что- нибудь!
Он сглотнул.
— Я не знал… Я имею в виду — никто мне не сказал…
Семеркет неистово пытался вернуть жизнь своим рукам и ногам, которые полностью онемели, пытался заставить работать свой глупый язык. Сделав долгий вдох, он заговорил снова:
— Я имею в виду… Поздравляю, Найя. — К его удивлению, голос прозвучал спокойно и ровно.
Найя с облегчением улыбнулась, пошла к Семеркету и с готовностью подняла к нему ребенка, развернув немного пеленки, чтобы он мог видеть лицо.
— Разве он не красавец?
Ребенок и вправду был красавцем. Его кожа имела такой же бледный, дымчатый оттенок, как у матери. Младенец подслеповато заморгал на Семеркета, его темные глаза была огромными, как у теленка. Головку покрывали прекрасные темные волосы, лоб был высоким, говоря о грядущем уме. Не успев спохватиться, чиновник поднял палец, чтобы коснуться руки ребенка, такой невероятно мягкой.
Ребенок серьезно посмотрел на него и вцепился в палец с силой, которая удивила Семеркета. Хотя лицо чиновника осталось бесстрастным, про себя он подумал: «Я сейчас заползу в какую-нибудь нору и умру там, прямо на месте».
Но вместо этого он спросил таким же удивительно ясным голосом, что и минуту назад:
— Как его зовут?
— В семье Накхта есть предание, что они происходят от фараона Хани — поэтому так мы его и зовем. По крайней мере, сейчас.
— Хани.
Семеркет отнял свой палец, и ребенок закрыл глаза и повернул головку в сторону, издавая чмокающие звуки. Чиновник посмотрел на бывшую жену.
— Мне не нужно спрашивать — как у тебя дела, Найя. Ты похорошела.
Довольная, она улыбнулась. Потом брови ее участливо нахмурились:
— Но, Кетти! Ты-то выглядишь не слишком хорошо. Что-то тебя беспокоит!
Что надо ответить? Он не мог сказать ей, что в что еду могут добавить снотворное или яд, что он боится спать ночью из-за того, что даже в снах притаилась смерть. Поэтому Семеркет сказал:
— Со мной все в порядке. Правда.
— Что ты тут делаешь, Кетти? В твоей записке говорилось, что речь идет о жизни или смерти.
Он оглядел конюшню, пытаясь найти нужные слова.
— Это длинная история. Я расследую преступление, убийство…
Найя со счастливым видом прижала ладонь ко рту.
— Ты снова вернулся в суд, так? Кетти, это хорошая новость!
— Найя…
— Это именно то, что тебе нужно, чтобы твоя жизнь снова пошла своим чередом.
— Найя…
— Ты не представляешь, как я беспокоилась за тебя…
На этот раз голос его прозвучал более сурово, чем он хотел:
— Найя, прекрати!
Она немедленно замолчала, широко раскрыв глаза.
— Я здесь потому, что подозреваю, что в это дело замешан твой муж.
Женщина продолжала молча смотреть на него все с тем же ужасным выражением лица, крепко прижав ребенка к груди.
— Найя, я его видел, — быстро заговорил Семеркет. — Видел прошлой ночыо. Накхт встречался с ними — с людьми, которых я выслеживал. Послушай, это плохие люди. Среди них есть один — безносый нищий — который однажды даже пытался меня убить. Он опасен, Найя. Другие — десятник из гробницы фараона и писец. Жрицу убили. Мы считаем, что в Великом Месте происходит ограбление гробниц, и теперь градоправитель Пасер…
Он замолчал. Все шло не так, все было огромной бессвязной путаницей. Найя все еще смотрела на него широко раскрытыми глазами. «Она думает, что я спятил», — сказал себе Семеркет.
— Найя… — проговорил он беспомощно.