Квар толкнул Семеркета в бок.
— Сейчас, — прошептал он.
Статуя наклонилась вперед, так что ее обсидиановые глаза могли посмотреть на женщину сверху вниз. Кхепура закрыла руками голову и открыла рот, чтобы завопить. Но в тот же миг статуя слегка повернулась, чтобы уставиться на человека рядом с ней. Носильщики опустились на колени — и больше не двигались.
Добрый бог нашел вора.
Ханро прижала ко рту кулак, чтобы заглушить крик — и остальные жители отшатнулись от обвиненного в воровстве, оставив его стоять в центре круга. Семеркет схватил Квара за руку.
Это был Рами.
Юноша упал на землю. Ханро побежала к нему и взяла его лицо в свои ладони.
— Ты и вправду это сделал?
Мальчик нехотя кивнул.
— Я снимаю свои обвинения! — тотчас крикнула Ханро.
Квар, шагнув вперед, сказал, что бог вынес свое суждение и что обвинения остаются в силе.
— Но, — продолжал ои, — если Рами предъявит украденные драгоценности, мы воздержимся от наказания. А если он этого не сделает, сюда принесут палку, и отец будет бить его, как предписывает закон.
Мать погладила сына по голове, откинув волосы с его глаз.
— Рами, пожалуйста. Ты должен это сделать.
Подросток слабо улыбнулся матери и покачал головой.
— Прости, мама, но драгоценностей больше нет, — прошептал он. — Я даже не знаю, куда они исчезли.
Рами уронил голову, отказываясь встречаться с ней взглядом.
— Пусть принесут палку! — прокричал Квар.
С акации в храмовом саду срезали ветку — толстую и гибкую. Когда с нее срезали шипы и убрали листья, нубиец счел ее подходящей и вручил Неферхотепу.
— Возьми. Секи его до тех пор, пока не признается, где драгоценности его матери.
Неферхотеп переглянулся с Кхепурой. Семеркет пристально за ними наблюдал. Потом над толпой разнесся четкий голос писца:
— Я не могу.
— Таков закон! — прогремел Квар.
— Я не могу его высечь. Рами — не мой сын.
Все строители гробниц задохнулись. На лицах их отразилась вся гамма чувств — от потрясения до злорадного веселья. Ханро прижала руку к горлу, на котором пульсировала голубая жилка.
— Довольно я прятал от деревни мой позор, — продолжал Неферхотеп тем же ясным голосом, хотя и приняв позу сраженного горем. — В моем доме было высижено кукушечье яйцо. Отец Рами — Панеб. Моя жена мне неверна. Десятник Панеб должен наказать своего сына.
Семеркет немедленно понял истинный смысл слов Неферхотепа. Ханро следует обвинить в супружеской измене и схватить. Драгоценности исчезли; а теперь и главная свидетельница, способная дать показания против строителей гробниц, тоже исчезнет с глаз долой.
Яростный рев Панеба застал всех врасплох.
— Ах ты, ублюдок! — закричал он Неферхотепу. — В свое время ты заставил меня выполнять ужасные вещи — но ты не можешь заставить меня сделать это!
Десятник выпрямился во весь свой внушительный рост, выхватил у Квара ветку акации и стиснул ее так, что побелели костяшки пальцев. Палка засвистела, рассекая воздух, когда он ринулся вперед.
Неферхотеп пустился бежать. Он прорвался сквозь толпу строителей гробниц и припустил вниз с холма к деревенским воротам.
— Остановите его! — на бегу умолял он односельчан. — Кто- нибудь, остановите его! Он сумасшедший!
Но никто не вмешивался.
Панеб перехватил Неферхотепа у ворот, саданув палкой по плечам. Писец завопил, как заяц, попавший в челюсти гиены, споткнулся и покатился по песку, пытаясь защитить лицо.
К тому времени Семеркет и Квар догнали богатыря-десятника и вцепились в его руки, но тот продолжал молотить Неферхотепа, пока пот не выступил у Панеба на лбу. Меджай в отчаянии бросился между десятником и писцом. Последний немедленно воспользовался шансом и, взметнувшись на ноги, припустил сквозь деревенские ворота, а потом — по улице.
Панеб отшвырнул нубийца в сторону, как ребенка, промчался за Неферхотепом по всей главной улице, пинками отшвыривая в сторону горшки и мусор у дверей домов. Вслед ему лаяли собаки, взбудораженные всеобщим смятением и криками.
Писец достиг своего дома как раз, когда Панеб его догнал. Неферхотеп влетел в дверь и задвинул засов.
— Выходи, Неф! — заревел десятник, молотя в дверь. — Мне уже приходилось убивать — что значит для меня еще одна смерть? Я уже проклят, что бы ни случилось. И все это — благодаря тебе!
Десятника удалось усмирить Квару и другим меджаям: Панеб получил по голове тупым концом копья и упал, оглушенный. Нубийцы связали его, просунули под веревки шест и понесли безумца на плечах, как будто он был пойманной антилопой.