— Я тоже не хотел верить, — признал Гарри. — Очень не хотел. Но потом понял... — Не зная толком, как объяснить, он спросил: — Помнишь тот вечер, когда ты здорово устал и решил устроить нам с Драко сеанс семейной терапии?
Зельевар возмущенно фыркнул.
— Я не делал ничего подобного. Полагаю, ты имеешь в виду тот вечер, когда вы оба получили давно заслуженный выговор.
«Будто есть разница!» — подумал Гарри.
— Угу. В общем, ты тогда спросил Драко, не думает ли он, что семья — это бумажка со штампом от какого-то министерского идиота, кажется так. И... это прозвучит ужасно глупо, но, кажется, до того момента я и сам думал, будто моим отцом тебя делают документы. — Он очень серьезно посмотрел на Снейпа. — Ты был прав, когда сказал, что пятнадцать лет с Дурслями сделали свое дело. Я им был не нужен, и если бы не такой серьезный шаг, как подписанный контракт, я бы, наверное, ни за что не поверил, что кому-то нужен здесь. Но теперь... в общем, я так больше не думаю.
— А конкретнее? — вопросил Снейп, приподняв бровь.
Гарри постарался собраться с мыслями.
— Нам не нужен официальный сертификат в рамочке. У тебя же нет такого для Драко, правда? Но он настолько же твой сын, насколько и я.
— Безусловно, — протянул Снейп. Казалось, он доволен тем, что Гарри это понимает. — Тем не менее, я бы предпочел иметь официальное подтверждение наших отношений.
— Угу, я тоже. — Гарри слабо улыбнулся. — Мне нравится, что это не просто договоренность. И что у тебя есть юридические основания послать Фаджа куда подальше. Я уверен: ты поступишь так, как будет лучше для меня, что бы ни говорило Министерство. — Он поглубже вдохнул, как перед прыжком в воду. — Но если что-нибудь случится и нас этого лишат... я думаю, мы все равно справимся. И ты все равно будешь моим отцом.
— Весьма зрелый взгляд на вещи, — заметил Снейп. — Тем не менее, повторюсь: я уверен, что до этого не дойдет. Однако коли ты действительно так считаешь, хотелось бы поинтересоваться: откуда столь мрачные мысли?
Гарри скривился.
— Между прочим, будет лучше, если ты не станешь так подглядывать. Не хочу постоянно закрывать сознание в собственном доме.
— Можно подумать, я то и дело применяю к тебе легилименцию.
— А ее вообще не надо ко мне применять. По крайней мере, без предупреждения.
— Кто, хотелось бы знать, здесь отец? — поинтересовался зельевар.
Однако Гарри уже и правда видел его насквозь — в точности как сказал тогда в директорском кабинете. Снейп явно пытался переменить тему, а значит, прекрасно понимал, что нельзя было так влезать в мысли сына.
— Ты, — легко ответил Гарри. — И ты становишься очень-очень хорошим родителем...
— Становлюсь? — повторил Снейп.
— Да, но некоторые вещи требуют усилий. Ты бы наверняка сказал то же самое обо мне, а? Но сейчас мы говорим о тебе, — прибавил он, прежде чем зельевар успел увести беседу в сторону. — Одно дело, если у нас учебная дуэль или еще какой урок. Ну или там если я болен или ранен и не могу говорить, наверное. Но в остальное время не применяй легилименцию. Это просто нехорошо! — На лице Снейпа появилось упрямое выражение, и Гарри неохотно прибавил: — Все равно что залезть к кому-то в думосброс, тебе не кажется?
— Аргумент, достойный слизеринца, — буркнул Снейп.
Пожалуй, хорошо, подумалось Гарри, что этот инцидент остался позади. Он немного опасался, что за одно упоминание о думосбросе заработает гневный взгляд, несмотря на все, случившееся с тех пор. Не желая испытывать судьбу, он решил оставить тему легилименции и продолжил: — В общем, ты спросил, откуда мрачные мысли. Это не просто так. В кабинете Дамблдора я начал думать, что такого ужасного могло случиться, чтобы вызвать разусыновление... Я уже понял тогда, что само по себе это не так важно. Но потом подумал: а вдруг уже после разусыновления тебе будет грозить опасность, если я просто приду поговорить? Что толку, если я и с неофициальным отцом просто не смогу видеться? И вот это было неприятно. Это даже хуже... — Гарри резко осекся.
— Хуже, чем что?
— Просто... — Гарри выдавил еле-еле слышным шепотом: — Когда я был маленьким, иногда я так мечтал хотя бы поговорить с отцом, понимаешь? Но я знал, что это невозможно. Да и не знал его по-настоящему, не знал, что такое иметь семью. Я на самом деле не знал, чего мне не хватает. А теперь... — он содрогнулся. — Если я потеряю тебя, я буду знать, что потерял.