– Выяснилось, что в студии и правда была женщина. – Папа несколько смущен.
– Ну, судя по голосу, никак не мужчина.
– Да нет, просто она на самом деле… ну, ты понимаешь. – Он многозначительно смотрит на меня, но я понятия не имею, о чем он.
Повисает пауза.
– Она мастурбировала. Прямо в студии.
У меня кишки сворачиваются – и оттого, что мы обсуждаем это с отцом, и оттого, что я себе представляю, как ты дирижируешь процессом, чтобы кульминация пришлась ровно на двенадцать ночи, а твои помощники суетятся вокруг, как идиоты.
Ненависть к тебе возвращается с удвоенной силой.
Я сажаю Зару в креслице на заднем сиденье и чмокаю ее в нос-кнопочку.
– В общем, могу поговорить с Тедом, если хочешь, – неожиданно заявляет папа, как будто продолжая начатый разговор, хоть я и не припомню, чтобы мы это обсуждали.
Я хмурю лоб.
– Кто такой Тед?
– Тед Клиффорд, – небрежно пожимает плечами папа.
Меня моментально захлестывает такая дикая злость, что я боюсь, как бы она не выплеснулась наружу.
Тед Клиффорд – человек, которому отец продал свою компанию. В удачные времена, как он сам говорит, мог бы продать и втрое дороже, но сейчас времена неудачные, и он согласился на предложение Теда. Сумма вполне приличная, отцу хватает на летний месяц у моря с женой и дочкой, а также ужины в ресторане четыре раза в неделю. Я не знаю, выплатил ли он ипотеку, и меня это раздражает. Это было бы первое, что бы сделала я. Мы с Хизер к его деньгам касательства не имеем, и меня это не напрягает. В финансовом плане у меня сейчас все о’кей, а вот о Хизер я беспокоюсь. Она должна быть защищена. И поэтому, как только я заработала достаточно денег, тут же выкупила квартиру, которую она снимала. Так что у Хизер уже пять лет имеется собственное жилье – огромный плюс для нее да и вообще для кого угодно. С ней живет ее подруга, она же помощница, которая замечательно о ней заботится, они отлично ладят, что не мешает мне волноваться о Хизер каждый день и каждый миг. Квартиру я купила недорого – тогда все стремились избавиться от лишней недвижимости, чтобы свести к минимуму затраты. Когда отец отошел от дел, я полагала, что он тоже будет придерживаться разумной экономии, а он вместо этого купил дом в Испании. Он считал, что Хизер отлично живется в интернате, но я-то знала, она мечтает имеет собственный угол, а потому сама этим занялась. Опять-таки, я не злюсь, в принципе все нормально, но просто сейчас у меня несколько искаженное восприятие, и справиться с этим я не могу… мне не на что переключиться.
– Нет, – коротко отвечаю я. – Спасибо.
Закрыли тему.
Он глядит на меня так, будто хочет сказать что-то еще, и, чтобы его остановить, я добавляю:
– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты искал мне работу.
Гордость моя. Тебя так легко уязвить. Любая помощь мне ненавистна. Я все всегда должна делать сама. Он это предложил – и я тут же ощутила себя слабой и подумала, что он думает, что я слабая. Слишком много лишних мыслей.
– Ему же это нетрудно. А тебе пригодилось бы. Тед с удовольствием поможет в любой момент.
– Не нужна мне его помощь.
– А работа нужна, – хмыкает он.
Можно подумать, что его забавляет моя реакция, но я знаю – это первая стадия, сейчас он разозлится. Он всегда так хмыкает, когда недоволен. То ли хочет, чтобы тот, кто его раздражает, тоже завелся – на меня это всегда именно так и действует, – то ли пытается скрыть свое раздражение. Так или иначе, это верный признак, что он не рад.
– Ладно, Джесмин, поступай как знаешь. – Он поднимает руки, дескать, с тобой бороться бесполезно, я сдаюсь.
Садится в машину и уезжает.
Он так это произнес, «поступай как знаешь», будто это дурно. А что ж плохого, если человек знает, как ему лучше? Да я в жизни своей с ним не советовалась, и он последний, к кому я бы пошла за помощью. Тут вдруг мне становится не по себе – с чего я вообще об этом думаю? Стою, как идиотка, на ветру и пялюсь на пустую дорогу, где отцовской машины и след простыл. Бросаю быстрый взгляд на твой дом, и мне кажется, занавеска на втором этаже чуть колышется, а может, померещилось.
Потом, уже вечером, я долго не могу заснуть. Голова, похоже, перегрелась от обилия мыслей, как мой лэптоп, когда долго работает без перерыва. Я злюсь. Во всем у меня в последнее время неопределенность какая-то, недосказанность: с работой, с отцом, с мужиком, внаглую занявшим место на парковке прямо у меня перед носом, с арбузом, который я уронила себе под ноги, да так удачно, что он разбился вдребезги и запачкал мои замшевые ботинки. Я занимаю половинчатую позицию. Нападаю, отступаю, опять нападаю, пытаюсь все уладить, снова обвиняю, подробно рассказывая, у кого что не так. И что характерно, мне от этого не легче, наоборот, только хуже и хуже.