— Да, наверное.
Я обдумываю его вопрос, но сама мысль рассказать ему о том, что я узнала о себе и своей семье во время путешествия, приводит меня в ужас.
— Я скажу тебе причину, если ты мне откроешься.
Его губы кривятся, а глаза темнеют.
— О чем именно ты говоришь, Иза? Потому что, когда ты говоришь мне такое дерьмо, мой разум автоматически отправляется прямо в сточную канаву. — Его взгляд скользит вверх и вниз по моему телу, заставляя меня дрожать. — Но я более чем счастлив показать тебе себя.
Я закатываю глаза и толкаю его, но смеюсь.
— Не будь грубым.
— Эй, это ты сказала, — говорит он с усмешкой.
— Я имела в виду, что скажу тебе, почему я изменилась, если ты скажешь мне, почему это произошло с тобой.
Он обдумывает мои слова, но не очень долго.
— Ладно, можешь держать свои секреты при себе.
— Хорошо, я так и сделаю. — Мне только немного грустно, что он ничего не сказал, потому что мне любопытно, почему он решил перейти от популярного качка к этой непринужденной мне-наплевать-на-что-либо версии Кая. Но в основном я рада, потому что не хочу раскрывать ему свою тайну.
Он выпячивает губу и снова надувает губы.
— Ты действительно не собираешься мне рассказывать?
— Ты же знаешь, что на меня это не действует, верно? — Я встаю на ноги, отряхивая грязь с подошвы. — Я дала тебе шанс узнать, но ты не захотел им воспользоваться.
Он встает и потягивается.
Я стараюсь не смотреть, когда его шорты опускаются ниже, но не могу удержаться. В отличие от Кайлера, Кай не мускулист. Подтянутый, да. Но абсолютно худой.
— Ну, может быть, я передумаю, — говорит Кай, скрещивая руки на груди и перехватывая мой взгляд. — Может быть, я решу рассказать тебе все свои секреты, и тогда тебе придется рассказать мне свои.
— Когда это случится, тогда и случится. — Я беспечно пожимаю плечами.
— Хорошо, хорошо... — Он с трудом подыскивает слова и кажется немного неуверенным в моем равнодушном отношении.
Я улыбаюсь, как настоящая я-только-что-надрала-тебе-задницу злодейка. Он так привык добиваться своего, и я могу сказать, его сводит с ума, что я не уступаю его очаровательным улыбкам и очаровательным надутым губам.
— Улыбайся сколько хочешь. Просто знай, что у меня есть козыри в рукаве. Я заставлю тебя сказать мне, когда ты меньше всего этого ожидаешь.
Поднимаю руки перед собой и драматично ахаю.
— О нет. Что же мне делать? У Кая Мейерса есть козыри в рукаве, и он собирается использовать их против меня. — Я опускаю руки, когда он смотрит на меня. — Ты забываешь, что я прекрасно знаю ту твою сторону, когда ты носил фокусы в рукаве и мечтал стать волшебником.
— Ты обещала, что никогда ничего не скажешь об этом, — предупреждает он, целясь в меня пальцем. — И это было, когда мне было двенадцать. Я перерос эту чертову странную фазу.
— К твоему сведению, эта фаза мне нравилась, — говорю я, хватая сумки. — Ты можешь думать, что это странно, потому что это по-другому, но по-другому намного лучше, чем обычно. — Когда он бросает на меня смущенно-заинтригованный взгляд, я спрашиваю: — Почему ты на меня так смотришь?
Он пожимает плечами, шаркая ботинками по бетону.
— Просто так.
— Нет, это что-то значит. — Я хватаю сумки и начинаю тащить их вверх по лестнице. — Ты смотришь на меня так, будто я... Ну, не знаю, забавная или что-то в этом роде. А я вовсе не пыталась шутить.
— Дело не в этом. — Он выхватывает у меня сумку. — Я просто подумал, что ты все еще говоришь как... ты.
— Я все еще остаюсь собой. Только в другой одежде. Так что перестань быть странным. — Я двигаюсь, чтобы забрать свою сумку, но он оказывается проворнее и каким-то образом умудряется украсть у меня другую.
— Иза, ради Бога, позволь мне побыть джентльменом, — говорит он, направляясь к черному ходу с моими сумками.
— Не думала, что ты знаешь значение этого слова. — поспеваю за ним, ухмыляясь.
— Я узнал это десять секунд назад, когда забирал твои сумки, — язвительно замечает он, сверкнув мне надменной улыбкой через плечо, когда открывает дверь. — Только не думай, что все это происходит по доброте душевной. Я делаю это в основном для того, чтобы ты подарила мне подарок. — Он делает паузу, ожидая, что я подтвержу, привезла ли я подарок, как он просил.
Я хочу сказать ему «нет», просто чтобы не быть свидетелем той дерзкой улыбки, которую, я знаю, он мне подарит, а затем «Ах-ха! Так и знал, что нравлюсь тебе».
Но из поездки я кое-что ему все-таки привезла.
Когда я молчу, его лицо проясняется.
— Я знал, что ты мне его привезешь. — Его ухмылка становится еще шире.
— Это не такой уж большой подарок, — я пытаюсь отвлечь его внимание от значения моего подарка. — Так что не слишком волнуйся, — предупреждаю я, но затем вздыхаю, когда он продолжает подпрыгивать от возбуждения. — Прекрасно. Отнеси мои сумки наверх, и я отдам его тебе.
— Ого, это довольно дерзко с твоей стороны. — Он прикусывает нижнюю губу, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
Моя проклятая предательская кожа снова краснеет.
— Перестань быть таким извращенцем.
Он хихикает. На самом деле, это чертово хихиканье… Оно может оказаться самой восхитительной вещью на свете. Но я не собираюсь говорить ему об этом.
— Ты сама себя подставляешь, — говорит он. — Господи, Иза. Что, черт возьми, случилось с тобой, пока ты была в поездке? Ты оставила все невинное, что в тебе было и вернулась дрянной девчонкой.
Я снова щипаю его за бок, и он роняет одну из сумок, она приземляется на мой палец ноги.
— Черт, прости. — Он ставит другую сумку на пол и протягивает руку, чтобы дотронуться до меня, затем отстраняется. — Ты в порядке?
Я смотрю на свой ботинок.
— Я в порядке. Совершенно ничего не почувствовала в ботинках.
— Ты уверена?
Я киваю, и он напряженно улыбается, ерзая, когда отступает от меня.
Почему он ведет себя как настоящий чудак?
— Пошли. — Он поднимает сумки, возвращаясь к расслабленной версии Кая. — Я хочу посмотреть, что ты мне приготовила.
Никого нет дома. Это первое, что я замечаю, когда вхожу. Я не удивлена, что моя семья не здесь, чтобы приветствовать меня дома, но это все еще больно, и мне хочется найти мою настоящую маму еще больше.
Кай сам находит дорогу в мою комнату, а я следую за ним по пятам. Я удивлена, что он помнит, где все находится, ведь он не был здесь пять лет. Но он легко проходит по коридорам и добирается до моей комнаты.
Однако, едва войдя внутрь, он хмурится.
— Что случилось со всеми твоими плакатами и рисунками?
Сбитая с толку, я захожу вслед за ним, чтобы посмотреть, о чем он говорит. В тот момент, когда я вижу голые и свежевыкрашенные белые стены, моя челюсть чуть не сталкивается с полом.
— Я не... — Я провожу пальцами по волосам, поворачиваясь кругом. — Кто-то все снял.
— Это не ты их сняла? — уточняет Кай, бросая сумки на кровать.
Я качаю головой, и слезы жгут мне глаза.
— Они были здесь, когда я уезжала. Не знаю, что случилось.
Но на самом деле я знаю. Либо моя мама сняла их, либо это была форма мести Ханны. Ни то, ни другое не является хорошей альтернативой, потому что обе, вероятно, означают, что все мои плакаты и рисунки исчезли навсегда.
Что, если они утеряны? Что, если я никогда больше не увижу ничего из этого? Как бы это ни угнетало, эти вещи были огромной частью моей жизни, особенно мои рисунки.
Реальность выбивает из меня дух, и несколько слезинок скатываются из моих глаз.
— Эй, все будет хорошо, — говорит Кай, заметив слезы.
Я чувствую себя глупо, как неудачница, которая плачет над нелепыми рисунками и плакатами, потому что они значат для нее больше, чем должны.
— Мне очень жаль. — Я вытираю слезы тыльной стороной ладони. — Это так глупо.
— Эй, я тоже плачу, — уверяет меня Кай, прижимая руку к сердцу. — Я и раньше плакал над рисунками и плакатами.
— Перед людьми? — спрашиваю я, и он колеблется. — Видишь? Вот в чем разница между тобой и мной. Ты не настолько сумасшедший, чтобы плакать перед другими людьми, которые, в конечном итоге, могут использовать это против тебя.