Пятнадцатого марта город празднует годовщину того знаменательного дня, когда через мост проследовал Юлий Цезарь, отправляясь покорять племена одноголовых лакеронов, которых не следует путать с двухголовыми лакеронами, появившимися позже. Историки сообщают, что у озерных лакеронов был двухголовый предок, изобретший сеть и серп — чем и объясняется объединение племен, промышлявших ловом рыбы, с земледельческими племенами, — и в его честь лакероны, отправляясь на войну или на жертвоприношение, прилаживали к плечу вторую голову, вырезанную из березовой чурки, и на ней были намалеваны огромные страшные зубы. Предполагалось, что Цезарь остановился на мосту, примерно на третьем пролете, где теперь красуется каменный лев, и ждал, пока принесут воды из источника, дабы утолить жажду. Два центуриона развернули перед ним карту владений одноголовых лакеронов, простиравшихся от Снежных гор до Океана. Цезарь устремил на карту свой всепобеждающий взгляд — и Океан стал понемногу отступать, оставляя длинную полоску красноватого песка, по которой можно было пройти в страну озерных лакеронов, минуя леса и горные перевалы. Цезарь сделал несколько глотков, посмаковал воду, попил еще и улыбнулся.
— Незабываемый вкус! — воскликнул он.
Дождь перестал, тучи разошлись, выглянуло солнце, в листве черных тополей запели дрозды, да еще под мостом бултыхнулся лосось. Добрые предзнаменования! Юлий Цезарь сел на своего коня по кличке Прималеон, помеси кельтской и греческой пород, смирного, короткохвостого и с белым пятном на брюхе меж задних ног, и продолжил путь.
Шестого декабря был другой праздник, годовщина прихода в город Святого Гоара Альпийского[6]. Смиренный отшельник спустился со Снежных гор и перед мостом остановился, не осмеливаясь вступить на него — ничего похожего он в жизни не видал. Горожане собрались у моста поглазеть на пришельца: низенького роста, щуплый, одетый в звериные шкуры, но в глазах его сиял свет; он стоял на коленях, опираясь на посох. Над головой дрожал золотистый нимб. Епископ города, также с посохом, но — увы! — без нимба над митрой, приветствовал необычного странника. Тот сказал, что он — Гоар Альпийский, Господь послал его в горы выручать из беды заблудившихся путников, такого моста он никогда в жизни не видел и потому молится, прежде чем вступить на него, опасаясь, не дьяволово ли это творение.
— Дьявол действительно приложил к нему руку, — отвечал епископ, — но теперь этот мост очищен от скверны, потому что я собственноручно окропил каждый камень святой водой, а на девяти из них начертал крест.
Епископ рассказал Гоару, что это за мост и как он строился. Заметив, что гость не вполне понимает местное наречие, пояснил по-латыни:
— Pons, pontis…
Гоар улыбнулся и продолжил склонение этого латинского слова, обозначающего мост:
— Ponte, pontem…
Затем без посторонней помощи, поднялся с колен и легким шагом пошел по мосту, улыбаясь жителям и притрагиваясь посохом к головкам детей. В день праздника Святого Гоара разыгрывается действо, воспроизводящее этот эпизод. Одни кричат: «Pons, pontis!», другие откликаются: «Ponte, pontem!». Дружески похлопывают друг друга и смеются.
В позднее средневековье некий горбатый потомок Каролингов, овладев провинциями от Океана до царства остготов, отдал город в приданое принцессе по имени Берита, которая ненавидела одного из своих братьев за то, что он потрошил ее кукол, и обожала другого, хоть и видела его всего один раз: он торопливо, на ходу поцеловал ее в губы и ускакал на войну. Ненавистный брат осадил город, намереваясь распотрошить новых кукол Бериты, отличавшихся от прежних тем, что умели ходить и садиться. Принцесса пообещала отдать свою невинность одному из придворных ненавистного брата, и тот предательски убил потрошителя кукол. Таким образом она спасла своих любимиц, а провинция, которой владел ненавистный брат, перешла к брату возлюбленному. Прежде чем вознаградить предателя, разделив с ним ложе, принцесса потребовала, чтобы тот семь дней подряд купался в бассейне у источника. Прохожие шарахались, закрывались двери и окна, когда предатель в чем мать родила шествовал к бассейну и, растеревшись благовониями, заходил в воду по горло. Стоял январь, и, хотя сжигаемый сластолюбием предатель ничего не замечал, вода, выходившая из труб довольно теплой, быстро остывала, и после пятого купанья у претендента одеревенело все тело ниже пояса, он почти полностью утратил мужскую силу, и его перестали принимать даже в публичных домах: слишком уж долго приходилось растирать его, прежде чем он становился на что-нибудь способен. Вот так Берита спасла свою благоуханную девственность и тем самым почтила память о любимом брате, повидать которого ей больше не довелось. В ее царствование городом правили провансальские флейтисты, ибо только они могли развеять грусть принцессы. В дни карнавала в бассейн при источнике семь раз бросали куклу, образ предателя, и незамужние женщины взирали на это зрелище с восторгом. Однако почитатели источника как первопричины возникновения города, считавшие бассейн святилищем, в конце концов добились отмены этого представления. И до XVIII века в городе не было слышно звуков флейты — такую дурную память оставило правление флейтистов, любимчиков принцессы Бериты.
6
Святой Гоар (ум. 575 г.) — аквитанский отшельник, прожил более шестидесяти лет на берегу Рейна. Его хижина у названного его именем местечка Санкт-Гоар стала местом паломничества.