— И пусть она будет пухленькая, только чтоб ноги были стройными…
— Она должна улыбаться…
— Разумеется! Какое это наслаждение — намыливаться таким мылом! Художник, что рисует золотые буквы на траурных венках, пусть для вдохновения сходит в заведение Калабрийки. Выдайте ему пятнадцать песет…
— Это же мало!
— Пусть для экономии ограничится созерцанием!
Месяц за месяцем проходили спокойно, в городе и окрестностях не случалось ничего чудесного или необычайного, что позволило бы заподозрить влияние кометы. Было несколько случаев кори в аристократических семьях в мае, а в июле одного пса посчитали бешеным. Его загнали в угол и пристрелили четырьмя выстрелами. Не слыхать было, чтобы он кого-нибудь покусал, однако через две-три недели взбесилась коза. Она входила в дома, если двери были открыты, ухитрялась иногда залезть на крышу, а если не могла взобраться, то быстро спускалась и шла искать другую открытую дверь. Она была швейцарской породы, с длинными острыми рогами. Набросилась на другую козу, свалила ее на землю и забодала. Ее тоже пристрелили. Но до этого однажды она носилась как сумасшедшая по террасе в доме богача, торговца зерном, и подцепила на рога веревку, на которой сушилось белье. Коза с испугу взбрыкнула и сверзилась во двор, где стояли мешки с русским зерном, вся окутанная бельем. Дочь торговца бросилась за ней, чтобы спасти свое белье: пояс с подтяжками, лифчики и кружевные панталоны, расшитые по кромке голубыми цветочками. Капрал Солито остановил девушку и сказал, что, если на белье осталась кровь или слюна козы, его надо уничтожить или отмочить в солевом растворе, таков приказ санитарного надзора. Дочь торговца, покраснев от смущения, прижимала свои вещички к груди. Наконец уступила требованию властей предержащих и только попросила капрала обращаться с ее бельем поосторожней. Это была полная брюнетка с высокой грудью, очень живая, она знала много модных куплетов, которые напевала, когда причесывалась у окна, а когда облокачивалась на подоконник, показывала впадинку между грудями; черные косы свешивались на вывеску, возвещавшую, что здесь торговый дом «Тито Рикоте, русская пшеница». Торговец посчитал, что нанесен ущерб чести его дочери: весь город только и говорил, что о кружевных панталонах Роситы, дочери Рикоте, — не подарок ли это жениха, который к ней сватался, это был сын весьма зажиточного крестьянина.
— Ну, если уж это подарок жениха, то не из зажиточных крестьян, а из благородных горожан. Мельчает наша знать! — заявила некая вдова из семейства Урсино.
— Многие поразъехались, по заграницам путешествуют, — заметила мать второго консула.
Рикоте решил, что дочь должна принять покаяние, и поместил ее на год в монастырь, дав ей с собой самую что ни на есть бедную одежду, но через полгода девушка сбежала из монастыря с тем самым капралом Солито, потому что он писал ей нежные письма, просил прощенья за свою оплошность и предлагал поправить дело, женившись на ней. Рикоте разыскал парочку в лесной хижине и понял, что теперь уж ничего не поделаешь; сыграли свадьбу, а наутро, когда во двор понаехали возчики из пекарни за зерном, на ту террасу, где когда-то бесновалась коза, из спальни молодых вышел Солито и повесил на самую высокую веревку кружевные панталоны с голубыми цветочками, на которых теперь действительно красовались три Кровавых пятна. Горожане принялись горячо обсуждать невинность Роситы, задавая вопрос, как ухитрился Солито лишить новобрачную невинности, не сняв с нее этих самых панталон. Солито выгнали с военной службы, и он стал помогать тестю в торговле. Однако подал прошение, и ему разрешили надевать парадную военную форму по большим праздникам. Но это уже другая история, не имеющая никакого отношения к году кометы. А коза, как выяснилось впоследствии, действительно была укушена бешеной собакой, и комета тут была ни при чем. К тому же до той поры комету не удавалось разглядеть даже дамам, выходившим на плоскую крышу с театральными биноклями, и где уж было козе разглядеть ее невооруженным глазом.
В таверне Лысого посетители, смакуя красное, переговаривались между собой.
— Вы не замечаете, господин капитан, что вино вроде стало получше?
— Это, должно быть, оттого, что холода нынче кончились в мае!
— А не от действия кометы? Она уж, верно, недалеко.
Слух о том, что вино стало лучше, разошелся по городу, и торговля у Лысого пошла бойчей. Появился приглашенный муниципалитетом дегустатор, высокий розовощекий блондин с живыми глазами; поначалу он специализировался на бретонском мускате, потом стал пробовать все вина без разбору. Расхаживал по таверне, похлопывая пузатые бочки, и рассказывал о винах, какие ему довелось попробовать в молодости, когда он разъезжал по разным провинциям.