Крыша из горбыля и полиэтиленовой пленки провалилась под тяжестью воды, в землянке стояла лужа, где плавало прокисшее месиво ворованной одежды.
Лето закончилось, обокрав целые годы, что мне еще предстояли, сделав их пустыми и почти ненужными.
Часть четвертая
ВЕСЕННИЕ СОСЕДИ
Осень и зима миновали, как будто их не было. Меня пробудили только годовщины прошлогодних событий: год назад я был в Кремле, год назад прилетала комета, год назад отец уехал в Чернобыль, год назад бабушка Таня показала мне «вечную пулю», а потом мы с ней поссорились… Я жил рефреном, существовал по годовой давности календарю, словно мне вновь предстояло отплыть в Углич, встретить Ивана, попасться в руки Мистеру.
И только весной, приехав на дачу, снова увидев соседский заколоченный дом, я стал ждать, когда же вместе с дедом и родителями появится мой товарищ с участка напротив; я словно хотел наново переиграть прошлый год, пустить его по другой дороге. Они должны были приехать в какие-то из выходных, просушить дом, выложить на солнце постельное белье, одеяла и подушки, изгнать из них прелый мышиный дух. Но они не приезжали, грядки остались невскопанными, уложенный в зиму на цветы еловый лапник — неубранным, хвоя осыпалась, сквозь сухие ветки пробивались зеленые ростки.
Наступило лето, поднялась трава, поглотившая дорожки, редкие многолетние цветы потонули в жадной сныти; мы регулярно ее выкашивали, и она словно сбежала от нас, спряталась за чужим забором. Один раз я тайком пролез туда, отодвинув штакетину, эту лазейку показал мне приятель. На полу в беседке лежали неубранные осенние листья, несколько березовых прутьев, принесенных ветром; одна доска пола подгнила за зиму и провалилась, стол покосился; стеклянная вазочка, забытая с осени на столе, была покрыта тончайшими линиями грязи от многократно скапливавшейся и испарявшейся воды.
Почему-то никто из взрослых не говорил о том, куда делись наши соседи, где вся их семья. Наконец я спросил, и мне ответили — «Они уехали в Израиль» — таким тоном, будто соседи уехали как бы на свой страх и риск, в каком-то смысле самовольно, и это если не осуждалось, то и не поощрялось.
Мне показалось, что отчасти я виноват в отъезде, я не мог поверить, что он может быть благом, ведь здесь остались дом и беседка, которые быстро разрушит непогода, ведь на оставшихся без пригляда и заботы строениях словно появляются особые метки, внятные дождю и снегу — сюда лить, сюда сыпать, сюда налетать!
Я, как и взрослые, почувствовал, что соседи уехали накануне чего-то; будущие перемены пребывали в тени, подкрадывались незаметно, тихо, но занимая весь горизонт событий, и отъезд, как сигнал военной тревоги, стряхнул с них невидимость.
Однажды я заметил, что на участке напротив кто-то есть; я был убежден, что это вернулась семья моего товарища, что они не уехали ни в какой Израиль или вернулись даже оттуда — ради старого дома, ради беседки, которые нельзя бросить. Я решил тут же зайти к ним, открыть моему товарищу, как я ждал его.
Но у крыльца дома громоздилась груда чужих вещей, по заросшим тропкам разгуливал юноша, лет на пять или шесть старше меня, а с тыльной стороны дома скрежетал гвоздодер, взвизгивали гвозди досок, снимаемых с окон.
Уклад соседского участка был создан людьми, любящими аккуратность и уют, сентиментально относящимися к цветам и птицам, немного скучными и милыми в привязанности к деревьям, выращенным не ради яблок, а ради их вида, тени, шелеста.
Юноша бродил, заранее этим укладом раздраженный, выбирающий, к чему бы тут придраться, что потрогать не отломится ли, что как бы случайно поддеть, опрокинуть, пнуть, разбить; наконец, он задел плечом, уронив, садовый флюгер, затем наступил на мясистые листы отцветших среди травы тюльпанов.
«Только бы он не пошел к беседке», — подумал я. И он пошел к беседке, забрался внутрь, стал двигать по столу стеклянную вазочку, раздумывая, не столкнуть ли ее в щель в полу; он скучал, томился, ему не нравилась дача, он не понимал, зачем он здесь, но на всякий случай осматривался, принюхивался.
Главное, что меня поразило в нем, — это пластика; он был похож на крысу, крота или землеройку, умеющих найти тончайшую трещину, вгрызться в нее, протиснуться там, где застрянет любое другое живое существо.