Выбрать главу

Когда-то курятник других наших соседей начал обхаживать хорек. В первый раз его спугнула собака, но хорь стал приходить каждую ночь, искать лазейку. Куры квохтали, сосед потерял сон, обил курятник листами железа, завел еще одного пса, — он кормился со своих несушек, каждое утро шел на станцию торговать яйцами. Но хорь не отступался; сосед не раз садился с ружьем его караулить, стрелял в мелькнувшую в темноте тень и убил двух кошек; одна была домашняя, любимица семейства, он рассорился с ее владельцами, которые донимали его попреками, задумал окружить курятник колючей проволокой и пустить по ней ток — его бесило, выводило из себя, что он, бывший старшина-сапер, строитель и добрый охотник, не может справиться с мелкой паскудной тварью. А хорь будто чувствовал, как беснуется старшина, исчезал, давая передышку, потом приходил снова, пока однажды сосед не напился и не забыл запереть дверь в курятник.

Наутро, похмельный, нутряно плачущий, он выносил одну за другой и зачем-то раскладывал на траве белых, запятнанных кровью кур; они лежали кучками перьев, старшина перекладывал их, звал по именам, а темный лес за забором был полон злорадной радостью, неистовством хоря, перерезавшего всех куриц, три месяца, — годы для мелкой твари, — ждавшего оплошности хозяина курятника.

Верткий, ушлый, по-звериному чуткий, юноша будто почуял мой взгляд, обернулся. И я узнал его в лицо: это был тот провожатый, игравший роль идеального пионера, что встречал нас с матерью во Дворце съездов, наслаждавшийся тогда своей ролью регулировщика, своей причастностью к празднеству в Кремле. Лицо говорило — это он; но воображение не могло обратно примерить на него пионерскую форму, словно он уже выпростался из нее, как линяющая змея. Это произошло немногим больше чем за год, и я почувствовал, что отстал, опоздал, все еще не в силах расстаться с прошлым летом, а вокруг все быстро и неузнаваемо меняется.

Наблюдая несколько дней, как новые соседи ходят по купленному участку, меряют его шагами, нарезают взглядами, я понял, что мое беспокойство о беседке бессмысленно: они снесут и беседку, и дом, переделают весь участок и не остановятся в его пределах.

В садовом товариществе было сто пятьдесят членов, имеющих право голоса на собрании, все они были старыми дачниками и обсуждали невоспитанность новичков, не пришедших ни с кем познакомиться, не отдавших визит вежливости председателю товарищества, однако уже выбросивших на общественную свалку, — рубль в год с участка, — огромную кучу скарба прежних хозяев. Кипело негодование, кто-то самый ретивый рвался пойти и объяснить, что новоприбывшим следует уважать старые порядки.

А я накануне видел, как нанятые рабочие вывозили на тележке вещи. За первым рейсом я следил только от скуки, за следующим — с возрастающим интересом, а дальше не мог оторваться.

И не частная жизнь, оставшаяся ничейной, вывернутая наизнанку в брошенных вещах, привлекала меня, а ее отсутствие. В первой же тележке я заметил радиоприемник, такой же, как раньше был у нас, абажур, какой видел на даче у друзей отца, и еще несколько вещей, которые были знакомы цветом и силуэтами. Поэтому я решил дождаться второй тележки — мне было любопытно.

Знакомые вещи оказались и во второй, и в третьей, и в четвертой тележке. Когда они все составляли внутреннее убранство чужого дома, стояли, сомкнувшись, как бы плечом к плечу, в них было трудно опознать «дубли». Но отъединенные друг от друга, сваленные, как трупы, на тележку, лишенные взаимной поддержки и покровительства, они теряли домашние чары, что придавали им индивидуальность и колорит. Целый день, не спеша, часто перекуривая, выпив четвертинку водки в обед, рабочие возили вещи, — и я чувствовал, что открой, выпотроши любую из дач — рабочие извлекут оттуда точно такие же плафоны, шкафы, холодильники, кресла; и в этой схожести была уязвимость, о которой не знали старые дачники.

Всем этим вещам уже пришло время сделаться ничего не стоящими, старомодными, нелепыми, ненужными, вызывающими усмешку. Это должно было произойти завтра, послезавтра или спустя полгода, разом, как обвал на бирже, и люди, купившие участок № 104, были только вестниками этой перемены.

— Они здесь люди новые, — сказал как-то председатель товарищества женщинам, собравшимся у колодца с ведрами. — Новые люди, понимаете? Еще обвыкнутся, станут как все.

«Новые люди», — попробовал я словосочетание на вкус. — «Новые люди…».