— Когда родителей взяли под стражу, он был еще младенцем, — нетерпеливо вмешался Хьюберт. — Если Дерини является лишь один из родителей, то возможно, ребенок не унаследовал этого проклятия. Кроме того, я точно знаю, что действие мераши на детей, будь то люди или Дерини, совершенно непредсказуемо. Я думаю, с нашей стороны было актом милосердия не применять по отношению к нему мер, которые могли бы привести к смертельному исходу. Пока что мальчик куда лучше чувствует себя с матерью, пусть и в заточении.
Джаван нахмурился. Если он станет настаивать, то, вероятно, добьется лишь того, что мальчика тоже примутся пытать мерашей, невзирая на опасность. Но Ориэль также предупреждал его, что регулярные дозы этого снадобья могут воздействовать опасным образом даже на обычных людей, в особенности при регулярном использовании. Он не знал, как часто по указанию Хьюберта дают мерашу пленникам, но, по словам Ориэля, если делать это чаще, чем один раз в восемь-десять недель, то последствия для мозга могут оказаться необратимыми. Меньше всего король хотел бы устроить подобное испытание для юного сына Урсина, однако это могло оказаться необходимым, чтобы облегчить участь родителей мальчика.
— Я хотел бы встретиться с Урсином, — заявил он. — Я не видел его с того самого дня.
Прелаты зашептались между собой, хотя верные королю люди ожидали такого шага.
— Сир, — заявил наконец Хьюберт, — со всем уважением к вам в тот день вы были очищены от деринийской скверны, если верите, что Урсин также обрел очищение. Вы и без того рискуете спасением своей бессмертной души, продолжая пользоваться услугами Ориэля. Неужто вы желаете подвергнуться еще большей опасности?
— Урсин больше не Дерини, — возразил Джаван, намеренно не обращая внимания на упоминание об Ориэле, и в душе сожалея лишь о том, что не может в открытую заявить Хьюберту, как велика опасность на самом деле. — Вы только что сами сказали мне, что регулярно испытываете его, и он не подает никаких признаков, что магия могла вернуться. Несомненно, будь он Дерини, то сумел бы каким-то образом вырваться из плена.
— Я не желаю допустить даже мысли о том, чтобы выпустить его на свободу, ваше величество, — пробормотал Хьюберт. — Несмотря на все испытания, мы не можем ничего знать наверняка в том, что касается Дерини.
Джаван медленно кивнул. У него начали зарождаться начатки плана, однако провести его в жизнь можно было лишь с величайшей осторожностью.
— Я желаю лично встретиться с Урсином О'Кэрролом, — заявил он, поднимаясь на ноги. — И также хочу, чтобы его подвергли испытанию в моем присутствии.
Остальные советники также поспешили подняться. Полин с Хьюбертом обменялись встревоженными взглядами.
— Ваше величество, — произнес Хьюберт. — Я категорически вам этого не советую. Что вы надеетесь доказать?
— Я пытаюсь лишь во всей сложности уяснить себе ситуацию с Дерини, — отозвался Джаван. — Ну так что, сопроводит ли кто из вас меня к Урсину, или мне придется самому искать дорогу?
Глава XXXVIII
Совершите же теперь самое дело[39]
Жак только церковные сановники убедились, что король настроен серьезно, им ничего не оставалось, кроме как сопровождать его. Полин и Хьюберт вышли с королем из зала совета, а отец Лиор с лордом Альбертом присоединились к ним по пути. Они спустились по главной лестнице, прошли через парадный зал в сад, а оттуда по крытой галерее — во внутренний дворик, куда выходили вспомогательные замковые службы.
Через двор Хьюберт провел их к лестнице, ведущей в башню, и к тому времени, когда они достигли площадки, где стояли на страже двое рыцарей Custodes, от долгого подъема у всех начала кружиться голова. Стражники немедленно взяли на караул, завидев высокопоставленных гостей. Хьюберт подозвал одного из них и протянул связку ключей.
— Мы желаем видеть пленного Урсина О'Кэррола, — объявил Хьюберт и жестом указал на массивную дверь, закрывающую дверь в коридор, где также стоял на страже рыцарь Custodes.
Когда Полин кивнул, подтверждая приказ, стражник поклонился, выбрал большой ключ из связки и направился к дверям. Замок открылся почти неслышно, и дверь повернулась на хорошо смазанных петлях. Первыми вошли Полин с Лиором, за ними последовал Хьюберт и Джаван. Лиор факелом осветил коридор. Остальные советники и сопровождающие остались снаружи.
За три года Урсин О'Кэррол сильно изменился. Ему не было еще и тридцати, но на висках обильно пробивалась седина. Волосы отрасли так, что их приходилось завязывать в хвост, и кроме того, Урсин носил теперь бороду. Впрочем, выглядел он достаточно чистым и опрятным, в бесформенном буром балахоне, но плечи его безвольно поникли от безнадежности. И если прежде он казался смирившимся со своей участью и готов был сотрудничать с регентами ради того, чтобы уцелеть, то теперь и эта решимость, казалось, навсегда покинула его.
С другой стороны, сказал себе Джаван, за последние три года не произошло ничего такого, что могло бы внушить Урсину надежды на перемены к лучшему. Отныне все его существование сводилось к бесконечной процессии дней и ночей в одиночном заключении, причем время от времени его одурманивали до потери чувств без всякой причины и в конечном итоге обрекли на погребение заживо, без надежды на милосердие или уступки.
Урсин сидел посреди комнаты на единственном стуле, завернувшись в рваную накидку и пытаясь согреться у небольшой жаровни. По размерам и обстановке комната напоминала покои отца Фаэлана, за исключением, разве что, молельни.
Сквозь зарешеченное окно пробивался тусклый серый цвет, столь же мрачный, как лицо Урсина, которое он обратил к вошедшим. Признав гостей, он упал на колени и склонил голову. Судя по всему, Джавана он не узнал, ибо тот сегодня поверх алой туники Халдейнов накинул неприметный серый плащ. И осознав это, Джаван подумал, что, вполне возможно, Урсин даже не знает о смерти Алроя и о том, что теперь у них новый король.
— Урсин, король желает говорить с тобой, — заявил Хьюберт.
Урсин медленно поднял голову, и в карих глазах его отразился страх. Лиор передал Альберту факел и извлек из складок туники длинную железную трубку, готовый всадить пленнику дозу мераши. Урсин, не скрывая ужаса, покосился на священника, но затем вновь устремил взгляд на фигуру в алом одеянии, и карие глаза его удивленно расшились.
— Принц Джаван? — пробормотал он.
— Молчи, пока к тебе не обратились, — грозно велел ему Хьюберт и вскинул руку, словно готовый ударить Урсина.
Человек в тот же миг съежился на полу, инстинктивно пытаясь защитить голову, и Джаван догадался, что пленник, как видно, уже привык к побоям.
— Довольно, — прервал он резко и встал между Урсином и архиепископом. — Урсин, посмотри на меня. Ты не сделал ничего дурного, и я не позволю, чтобы с тобой плохо обращались. Выпрямись и взгляни мне в глаза.
Урсин медленно поднялся на колени и осторожно поднял голову, скрестив на груди руки умоляющим жестом… или чтобы продемонстрировать, что он не в силах оказать физического сопротивления. Джаван мысленно попытался нащупать его защиты, но не обнаружил никакого намека, что стоящий перед ним человек когда-то мог быть Дерини.
— Вот так-то лучше, — заметил он негромко. — Сколько времени прошло, Урсин, с того дня, как мы были в Валорете и приняли очищение из рук мастера Ревана?
— Больше трех лет, сир, — прошептал Урсин.
— И ощущал ли ты, что скверна вновь затронула тебя, — спросил король.
Урсин медленно покачал головой с выражением тоски и отчаяния.
— Нет, сир.
Со вздохом Джаван устремил взгляд на Лиора.
— Испытайте его, отче.
Урсин дернул головой, и в глазах его на миг мелькнуло возмущение от подобного предательства. Сопровождавшие Джавана люди зашептались между собой. Преисполненный самодовольства, Лиор подскочил к коленопреклоненному Урсину, развинтил «деринийскую колючку», и на двойной игле заблестела мераша.
С выражением самоотречения на лице Урсин сам подал руку и отвернул рукав, а затем опустил глаза. Иглы были тонкими и не слишком длинными, и все равно Урсин не смог удержаться от вскрика, когда Лиор вонзил пыточный инструмент ему в предплечье. Он не попытался вырвать руку, вероятно, за три года успев осознать, что любое сопротивление бесполезно.