Мы улеглись в кровать под ее голос. На работе, как обычно, полный сюр. Всей бухгалтерией пытались придумать, где достать воду, если ее завтра выключат. Пришел ответ из издательства: тем не понравилась обложка, которую нарисовала Лера для детского журнала. Она мне показывала ее: мальчик и девочка собирают для робота-кота детишек – робо-котят. Редактор посчитал этот рисунок обидным и тяжелым для восприятия детьми.
– Дети же пойдут к родителям, – пародировала голос редактора Лера, – будут спрашивать: «А как это у робота-кота не может быть детей? А у нас может не быть детей? А что делать, если их не может быть?». Вот и дали отказ.
– Ты матери звонила? Как там Кирюха?
– Буянит, по нам скучает. Надо бы съездить, проведать их.
– Поедешь на выходных? – спросил я. Видеться с матерью лишний раз не хотелось. Боюсь представить, какие ужасы мог увидеть мой сын рядом с ней. Но оглядываясь в прошлое и вспоминая, почему мы отдали его на время матери, я понимаю – лучше варианта не было. Мы здесь как кильки в банке. Ладно бы мертвые, лежали бы себе вкусные, солененькие. Но мы живые, голодающие, а ребенку такое видеть… мне стыдно. С другой стороны – чему может научить моя мать? Посмотрите на меня, безработного неумеху. Ну, ничего, выживали – будем выживать. На таких Россия и держится, будь ей неладно.
– Мне работать надо, Женя. Ты бы сгонял лучше.
– А я не работаю? Я, между прочим, предложение получил, буду постановку делать! – соврал я.
– Правда? – Лера нависла надо мной. – Не врешь?
– Ты наконец-то честно улыбнулась.
– Дурак ты, Женя, – она прижалась к моей груди; такая теплая, аккуратная. – Очень рада за тебя.
Проснулся я посреди ночи, мне не хотелось спать. Облака робко закрывали звезды и стучались к нам в окно. Холодно было, сквозняк. Лера устала и крепко спала, ей нужно было вставать через несколько часов, а мне – не терять ни минуты. За свою долгую жизнь я понял, что моменты счастья – на то и моменты, что пролетают они быстро и незаметно. Каждым из них нужно пользоваться по полной, выжимать из себя все настоявшиеся идеи, задумки, будь это рисунок кота на салфетке или короткометражное кино. Состоянием своего великодушия я планировал пользоваться на тысячу процентов, несмотря ни на что. Чтобы не будить Леру, я сидел в освещении свечи – мой вечный огонь. Он часто отвлекал меня на другие мысли. Небесполезные. Бодрящие и умиротворяющие одновременно, за что я мог быть ему только благодарен. К рассвету половина сценария была готова. Меня унесло в сновидения, когда дети шли под окном в школу. Под их мягкий оголтелый вой я спал и видел, как огонь меня нежно обнимает и Лера целует в лоб – ключ моей необъятной, травмированной души. Мы не богаты – ну и ладно.
Несколько недель я занимался только музыкой и ничем другим. Моя цель жизни как она есть – музыка, я нагишом, передаваемый звуком. Она выдает меня с потрохами, но в то же время может и спрятать, создать образ, за которым таится чудище. Это не терапия и не лекарство, больные могут идти вешаться или лечиться в медицинские учреждения. А музыка – что-то настолько сакральное и откровенное, мощнейшее выражение себя вовне. Что только музыка может рассказать! Она веселит и заставляет грустить, в ней любой дурак пытается себя найти, и – поразительно! – находит. Музыка без слов способна развязать язык, и заставить владельца им подавиться. К сожалению, хотя… Не, мне все равно, но в музыке есть и люди, которым с ней даже рядом находится нельзя. Не хотелось вспоминать о них каким-либо словом – ни добрым, потому что доброго к ним чувствовать нечего, ни плохим – недостойны они злобы. Сочинялись песни, и герои в них поднимались, а потом падали, спасая тем самым остальных. Совершали ошибки, исправлялись, но не в лучшую сторону. Никаких вымышленных миров, только неприглядная реальность с трамваями, автобусами, продуктовыми, вытоптанной травой за трансформаторной будкой. Лера делала вид, что ей нравится, но перво-наперво волновали ее деньги. Как бы я ни пытался, не получалось увести ее из настоящего в вымышленное. Может потому, что вымышленное от реального отличалось только поступками людей: реальный Вася никогда бы не стал бороться за свою любовь, а просто напился бы.
Дождливым грязным днем я уснул у себя в студии. Дремал недолго, зазвонил телефон.
– Евгений Алеев, здравствуйте! – манерно поздоровалась женщина. – Меня зовут Виктория, я персональный ассистент Константина Верещагина, куратора перформативных программ в Ельцин-Центре. Ваш номер нам дал Виктор Целюсин.
– Да, здравствуйте, – мне не нравился ее голос, будто бы со мной общался робот, не знакомый с интонацией человеческой речи. – Чем я могу помочь?