– И никому доверять нельзя.
Как бы ни хотелось и как бы ни старался – оно все впустую. Вот ты начинаешь говорить, со стороннего переходишь напрямую, пытаясь ангела увидеть в сути. Много лишнего, за что при деле бы ухватиться, и тебя бы как личности не стало.
Они помнят ее, пока их не напоишь. Забудут, можешь спать спокойно. Готовлю вторую встречу, чтобы прикрыть новой информацией старую. Никакой правды на этом поприще. О доверии не может быть и речи. Но о какой близости вообще можно говорить с таким подходом? Никаким – это подход машины. Алгоритм лишен риска, в нем свинг выкручен в ноль. Он не обучен работать с теми ходами, которые не пробовал, а потому их сразу же отсеивает. Погоня за безопасностью, поиски безболезненности приводит к тотальной доминанте одиночества.
Универсальное решение – принять боль.
Человек же в своей сути стремится к крайностям, потому что у края находиться комфортнее, чем в центре на свету. Ибо человек один.
И никому доверять нельзя.
Если ты боишься отказа или боли, все твои лажи кто-нибудь запомнит. Вот ты сказал, что вместе хочешь быть, а выглядишь будто собака пьяная скулит. Услышал отказ, боль ударила в плечо. Возвращается самоконтроль. Организм защищается, ибо повода для жизни больше нет. Какая там любовь, если про все один ответ.
И так обретается одиночество.
Как и любая темная магия или тема, она не без плюсов. Они обманывают, заставляют принимать себя за основу и истину, как единственные способы выживания. Это не так.
Мир полон людей, оттого он и плох. Живые комфортные ловушки, но с недостатками и нюансами. На одну затрат больше, чем выгоды, на другую – травма, требующая предательства и обмана. Найти верного подельника необъяснимо тяжело, особенно когда плюсы выше стали символами собственной церкви одиночества.
Надеюсь, подобные слова не выдержат испытания временем, иначе остается только умирать да страдать красиво. Не забывайте улыбки близких и тех, кто радует вас – всегда будет последняя.
Она лениво открыла глаза и сказала:
– Не обосритесь.
Полусонная, она забрела в комнату, надула матрас, разделась, меня не стесняясь, и легла спать. Я попросился лечь с ней рядом, но она сказала нет. На матрасе было жарко и неудобно. Через несколько часов она начала храпеть, и я крепко уснул. Только утром стало понятно, какой у нее нежный, без пошлостей за этим словом, голос. Чарующий, и обмана в нем найти, только если выдумать. Мы крепко обнялись и пообещали друг другу увидеться снова. И не было мне никогда так спокойно на душе и легко, что ночь я провел с кем-то далеким, во внешнем круге; смог высказать все, что накопилось, без боязни осуждения или каких-либо последствий. Теперь тело пустое, я был готов выдвигаться.
– Я все хотел это… – бормотал я на пороге, – сказать спасибо. У тебя прекрасный голос, от него… просто хорошо.
Она закрыла лицо руками, и имя ее я упоминать не стану. Только мое. По пути к метро я думал о новом дне и как же сильно опаздываю на встречу. Важную очень.
2.
Мы встретились на белой площади около огромного бизнес-центра, из которого то выходил, то заходил обратно рабочий люд нового времени. Вместо синих комбезов – костюмы-тройки; вместо прокуренных голосочков – истошный вопль. На лицах не прослеживается усталость тел, только слабость психики. Здание кушало людей, давилось ими и выплевывало кости обратно.
Рядом со мной на перекрестке остановилась машина. Вышел из нее недовольный мужчина средних лет, со шрамами на щеках, легкой небритостью и уставшим взглядом. Он шел, прихрамывая на правую ногу. Мы пожали друг другу руки.
– Есть сигарета? – спросил Сергей.
– Держи, – я протянул ему пачку. – Так, какой у нас план?
– В смысле?
– Что мы будем им предлагать?
– Мы уже все отправили через Пашу, – отстраненно ответил он.
– Какого Пашу?
– Блять, Федя. Паша – глава агентства, которое выиграло тендер. Мы все общение ведем через него и предлагаем только ему. Помнишь, мы список артистов писали? Вот мы писали ему, сегодня он показывает заказчику, а мы идем подкреплять авторитетом его мнение.