— Да ла-а-адно, — заныл Жар, — не обеднеют свиньи от двух картох…
— Или я сама ему скажу. А заодно Мухе.
Мальчишка злобно на нее зыркнул, ссутулился и вышел. Рыска дернулась было за ним, но Фесся укоризненно погрозила пальцем: сам нашкодил, сам пусть и ответ держит.
— Замешай-ка лучше тесто для оладок. — Служанка поставила на стол глубокую миску и плеснула в нее утреннего, еще теплого молока.
Девочка огорченно прикусила губу, но послушно влезла на лавку.
Рыска прижилась на хуторе. Робкую худенькую девочку втайне жалели и норовили подсунуть работу полегче, а кусок послаще. Когда за месяц ни отец, ни мать даже не пришли ее навестить (к Жару и то тетка с гостинцами приезжала, горько плакала, гладя по голове и называя «сиротинушкой», — но забрать обратно не предлагала), Фесся окончательно взяла Рыску под свое покровительство. Теперь девочка не горбатилась от темна до темна, а получала задание на день и, если справлялась раньше, шла гулять. Или — гораздо чаще — на помощь ленивому другу, который две лучины нес ведро от колодца, лишь бы его не припрягли к чему-нибудь еще. Но потом Жар устыдился и подтянулся, даже состязаться с подружкой стал: кто раньше освободится.
— А почему сурча… хозяйские дети так рано встали? — спросила Рыска, старательно растирая мучные комочки.
— Угу, и в таком «хорошем» настроении, — буркнул Жар. Из сеней он вернулся красный и потный, по-прежнему сжимая в руке злополучную покражу: дедок, тронутый «раскаянием» негодника, беззлобно его пожурил и сказал оставить картошины себе. Другое дело, что вряд ли они теперь в горло полезут…
— Хозяева в город едут, — объяснила Фесся. — С ночевкой, к теще на день рождения. Детей с собой берут.
Рыска с Жаром многозначительно переглянулись. Нет хозяев — вдвое меньше посуды, втрое меньше готовки: они ж простой кашей не обойдутся, им фаршированного карпа подавай или там ворону с морковкой. Батраки без Сурка тоже рукава спустят, к ночи удерут в веску к подружкам и пиву. Тишь да гладь на хуторе настанет, гуляй — не хочу!
— Женка тут остается, — слегка омрачила их радость Фесся. — И собралась большую стирку затевать.
Это детей как раз не огорчило: до речки далеко, корзины с бельем повезут на телеге, ну и прачки заодно сядут. Будет шумно и весело, а потом можно искупаться и наловить раков. Дай Богиня здоровья Сурковой теще!
— Эй, ты куда? — возмущенно крикнула служанка.
— Живот прихватило! — Жар запоздало придержал его рукой, но вместо нужника полез на чердак — в тот угол, где лежали обросшие пылью поленья, а еще самодельные верши. — Ой! Ай! Мамочка!
Рыска чуть не опрокинула миску, вскакивая из-за стола. Первое, что пришло ей на ум, — крыса. С убийства котенка она не показывалась и на спящих детей не покушалась, но шебуршать не перестала, частенько оставляя на тюфяках коричневые «семечки». Жар уверял, что она просто любопытничает, но девочка неизменно вздрагивала от страха и омерзения, обнаружив в постели очередное «послание».
Перепугалась и Фесся, выбежавшая в сени вслед за девочкой. Но Жар уже спускался сам, как-то странно подергиваясь, почесываясь и ругаясь сквозь зубы.
— Полегчало? — ехидно спросила служанка.
— Угу. — Мальчик, поморщившись, выдернул из щеки черную щепку жала. — А чего? Пчелами ж ломоту в спине лечат.
— Так пчел к спине и прикладывают. Надо было штаны спустить и к гнезду задом повернуться, а то пока еще от лица до попы дойдет!
— Смейтесь, смейтесь, — проворчал Жар, сердито косясь на предательски фыркающую подругу. — А я это гадство над головой больше терпеть не собираюсь!
Мальчишка обвел сени глазами, но что заставило их торжествующе просиять, Рыска не поняла.
* * *
В телегу запрягли Забаву, смирную рыже-белую корову со спиленными рогами. В молодости она была одной из лучших в скаковом стаде и теперь попыталась с места взять в галоп. Дети взвизгнули от восторга, но сидящий за возницу дедок поспешил ее осадить. Коровка уже старенькая, с намозоленными копытами, куда ей бегать! Забава послушно перешла на быстрый размеренный шаг, под дугой зазвенели бубенчики. Женка важно, как капитан корабля, восседала на самой высокой корзине, командуя на каждой развилке, — хотя дорогу прекрасно знал не только дедок, но и корова, поворачивающая до рывка вожжи.
От затяжных дождей река разбухла, потемнела. Самое время в ней стирать, покуда вода не успела снова зацвести. Становиться абы где на берегу не стали, поехали едва заметной тропой вдоль берега, пока кусты и камыши не расступились, открыв широкую песчаную проплешину. На добротных бревенчатых мостках уже стояла одна тетка, звучно хлопая по воде скрученными штанами. Рыска ее не знала, но Фесся и дедок приветливо поздоровались — оказывается, жена местного рыбака, иногда носит в хутор линей на продажу. Женка недовольно поджала губы, но менять место не стала. Тем более что тетка охотно потеснилась к правому краю: вместе работать веселей.
Корзины выгрузили, корову выпрягли и пустили щипать траву. Дедок послонялся вдоль мостков, покряхтел напоказ, чтоб не заставили помогать, и отпросился погулять по лесу. Жар удрал еще раньше, расставить верши: авось за время стирки что-нибудь попадется.
— Слыхала? Крупкинского мельника медведь задрал, — выжимая простыню, обратилась к Фессе тетка.
— Да ты что?! — Служанка чуть не упустила Сурковы порты. — Совсем?
— Насмерть! Прямо на глазах у дочки. Собирали на поляне чернику, услышали, как кусты трещат, не успели оглянуться — как выломится! Как кинется!
— Жалко, — сдержанно проронила женка. — Это ж теперь зерно аж в Межлесье везти придется…
— А где это было-то? — жадно поинтересовалась Фесся.
— Да возле самой мельницы, дочка как раз до нее добежать и запереться успела. Говорит, еще три лучины под окнами бродил, рычал.
— Вот ты где, негодник! — заметила Муха выбирающегося из камышей Жара. — А ну, живо за работу!
Мальчишка нехотя влез на мостки, выдернул из корзины первую попавшуюся тряпку и пошел к горшку со щелоком.
— Погоди, так это ж совсем рядышком! — осенило служанку. — Мельница всего на полвешки выше по Змее, только на другом берегу.
Кусты затрещали.
На мостках стало тихо-тихо. Все уставились на пяток малиновых макушек, колышущихся не в лад с остальными.
— Эй, дед! — дрогнувшим голосом окликнула Фесся. — Это ты там бродишь?
— Он вроде в другую сторону уходил, — вспомнила Рыска.
Вместо ответа кусты снова хрупнули и шелохнулись, уже ближе. Корова тревожно замычала и попятилась на всю длину вожжей. Порты поплыли-таки по реке, лениво шевеля штанинами. Женщины начали жаться друг к другу, ожидая, кто первый завизжит, чтобы подхватить.
Ветки наконец раздвинулись. Зверь вышел на полянку и замер, сбитый с толку дружным… хохотом.
— Лисичка! — умилилась Фесся. — Ты глянь, совсем нас не боится.
Жар порылся в карманах, свистнул и бросил лисе кусочек хлеба. Та наклонила морду, тщательно обнюхала подачку, но есть не стала.
— Ишь ты, — изумилась служанка. — Видать, не голодная.
— А чего ж тощая такая?
Лиса действительно была какая-то костлявая, пыльная и облезлая. И на лапах она стояла нетвердо, пошатывалась и постоянно переступала, пытаясь сохранить равновесие.
— Может, из сгоревшего леса? — предположил Жар. — Еле выбралась, никак отдышаться не может?
— Бедненькая. — Рыбачка присела на корточки, протянула к лисе руку. — Иди сюда, кысь-кысь-кысь…
Лиса, к общему удивлению, подумала и пошла.
— На кой она тебе сдалась? — раздраженно спросила женка — единственная, кто не бросил полоскать белье. Ну подумаешь, лиса. Дома целая шуба из таких висит, гладь сколько влезет.
— На воротник, — тем же ласковым голосом проворковала тетка, продолжая подманивать животное, не подозревающее о причинах такой доброты. — Оклемается, перелиняет и…
— Что-то не нравится она мне, — прошептала Рыска, вцепляясь в Жаров локоть.
Мальчик уставился на ее макушку, не веря своим ушам. Обычно подружка первой бросалась на выручку застрявшему в заборе утенку или отважно лезла в будку к цепному псу, чтобы выдрать у него репей из уха.