Человек, понятное дело, не кристалл, но его условно можно разрезать пополам - по середине носа, рта (клык налево, клык направо), ямочку пупка пополам, пенис - расцепляется вдоль, как палочка, точно так же - и мошонка (замечали - на ней шов?!), яичко в одну сторону, яичко в другую...
Сердце вот только не вписывается в эту билатеральную - двубокую симметрию. Почему оно у нас одно - и слева? Самый загадочный орган, Бог его знает... Еще будучи школьником, он с уважением и даже с некоторой опаской приглядывался к кристалликам поваренной соли, - соль была крупная, немолотая, мокрая, серая. Вещество, с которым любой из людей, живущих на планете Земля, сталкивается, не задумываясь, каждый божий день!
Каждая мокрая крупинка - это был кристаллик с примитивнейшей структурой, по сути - кубик, начиненный поровну атомами натрия и хлора. Хлористый натрий... Минералог сказал бы: галит.
Хлор... - отравляющий газ, который почему-то в микроскопических дозах необходим всем живым существам с горячей кровью!
"Натрий-хлор... - как заклинание шептал он простую, со школьного курса химии знакомую формулу, - натрий-хлор..." И ощущал, в пальцах перекатывая кристаллик: шесть скользких граней, двенадцать ребрышек, восемь колющихся трехгранных углов на вершинках кристаллика, где сходятся ребра. Они-то и покалываются... А опусти щепотку этих кристалликов в кипящую воду, - мгновенное вспенивание, чуть слышное шипение быстрых пузырьков - и бесследное исчезновение. Растворение в иной субстанции - разве это не смерть кристалла?!
С детства ему нравились загадочные по звучанию слова: - "ромбододекаэдр", "дискаленоэдр" или "тетрагонтриоктаэдр"...
Чуть позднее он узнал, кстати, что тот самый кубик серой поваренной соли называется тоже красиво: "гексаэдр". Попросту - шестигранник. А таинственный, как остров Тристан-да-Кунья, тетрагонтриоктаэдр относился к семейству восьмигранников, присущих алмазу...
Его никогда не манили путешествия в дальние страны. "Как странно - говорил он друзьям, - что люди пользуются известностью и славой только за то, что они видели глазами, а не умом! И к тому же - любая, самая далекая, самая экзотическая страна - для кого-то родина... Мы, европейцы, несколько тысячелетий казались китайцам дикарями. И наконец, самое главное: в любой стране, никуда не выезжая, можно путешествовать в глубь вещей!" Он любил приходить в свою лабораторию утром раньше других сотрудников и смотреть на большие аквариумы с различными насыщенными растворами, следить, как с тихим шорохом вращаются пропеллеры, равномерно перемешивая питательную среду; наблюдать день за днем, как медленно поворачивающиеся на тонких нитях крохотные кристаллики растут, приобретают четкий узнаваемый облик, блеск законченных граней и невероятную затейливость формы. Форма кристалла - это его лицо, выразительное и резко отличное от других. Кристаллы - это ограненная красота, построенная по строгим, понятным законам. Размышляя о свойствах природных структур, он всякий раз вспоминал всеобъемлющее определение того, что есть кристалл: "Кристаллами называются все твердые тела, в которых слагающие их частицы (атомы, ионы, молекулы) располагаются строго закономерно, наподобие узлов пространственных решеток..."
Ему нравилось рассматривать всевозможные огранки, которые изобрела Природа, словно бы забавляясь и играя самыми простыми вещами. Детский кубик - гексаэдр - вдруг превращался в двадцатичетырехгранник только потому, что на каждой плоскости куба вдруг вздумалось вырасти по плоской четырехугольной пирамиде!
Для кристаллов алмаза и шпинели характерны формы чистого октаэдра, - восьмигранника: словно бы две четырехгранные пирамидки спаивались своими основаниями. И если на каждую грань такого октаэдра поставить выпуклое сооружение из трехгранников (а каждая такая грань - в свою очередь, четырехугольная!), то такое изысканнейшее изделие называется звучным и теперь понятным термином: тетрагон-три-октаэдр... Простой девяностошестигранник! А ведь кристаллы рождались вытянутыми, с тремя, четырьмя или шестью гранями и замысловатыми вершинками. Сколько же тут можно нафантазировать! Теперь он внутренним взглядом - знанием, воображением - осязал, ощущал, представлял себе кристаллическую структуру галита, условную "решетку", где каждый ион хлора силой валентных связей удерживает четыре иона натрия... Впрочем, можно и наоборот: каждый ион натрия, сидящий в "узле" решетки, окружен четырьмя ионами хлора... Симметрия, доведенная до совершенства!
Симметричность до умоисступления! Симметричность до... до безумия!
Говорят, золото - царь металлов. Тогда алмаз - царь кристаллов. Адамант - "несокрушимый"... О нем говорят с придыханием: "драгоценность". По сути - крайне неуклюжее определение: "дорогая ценность"! Смешная тавтология, типа выражений "мокрая вода" или "масло масляное"... Но - впечатляет!
В природе алмаз вообще редкость. Хороший крупный, чистой воды прозрачный кристалл - редкость неимоверная! Такие кристаллы известны по именам, как царственные особы. Знатоки-ювелиры знают их в лицо, подобно тому, как киноманы знают в лицо своих кумиров... Кристаллы напоминают творческие натуры, - усмехнувшись про себя, сделал он неожиданный вывод - рождаются на свободе, но проявляются в эпохи исторических катаклизмов, при огромной температуре социальных взрывов или огромном давлении власти. Давление на свободный рост кристаллов - это своеобразная цензура Природы! В этом смысле алмаз, безусловно, сходен с талантом: талантливый человек - тоже крайняя редкость. И разве гений, по своему изначальному одиночеству в пустой человеческой породе - не такая же точно неимоверная редкость?!
Его поражало, что неживые минералы, сверкающие гранями изысканных кристаллов, обладают более высокой организованностью, чем человеческое тело, - тоже, по сути, кристалл, но зыбкий, текучий, всего с двусторонней примитивной симметрией... А ведь и человек, и травинка, и кит, и кусачий комар, как и алмаз, рубин, изумруд или гранат - состоят из одних и тех же элементов: углерода и кальция, хлора и фосфора, железа и алюминия... Природа в своем бесконечном разнообразии оказывалась удивительно экономной, по-домашнему скопидомной в своем обширном хозяйстве, именуемом Вселенной. Он с постоянным восхищением растирал в руках комочки почвы вместе со слабыми корешками травинок, подносил к носу, вдыхал странный, неопределенный и таинственный запах вечной субстанции, именуемой землей-кормилицей... Он четко осознавал, что эта горстка чернозема - всего только прах, пыль, мука вечности, смесь мертвых минералов, перемолотых жерновами времени...
Живое и неживое... Початок кукурузы - спаянные воедино граненые зернышки - разительно напоминают друзу кристаллов! Где же проходит та неуловимая грань меж ними? И не уставал поражаться постоянству природного чуда, когда из этого смешения мертвых частиц подымается пшеничный колос, неся в золотистой гордой головке зерна хлеба - основу земной жизни. Он понимал, почему початок кукурузы - гигантский колос - был зримым богом древних народов!
Ему очень нравились официально затвержденное сухой наукой определение цвета минералов, - как бы неотъемлемая принадлежность живой природы: травяно-зеленый, густоспаржевый, грязно-малиновый, мясо-красный, бледно-гиацинтовый, винно-желтый, бледносоломенный, вишнево-красный, молочно-белый.... Одно удовольствие перечислять! Старики, взять того же академика Николая Ивановича Кокшарова, великого минералога, понимали и любили жизнь! Да сам Плиний утверждал, что лучшие сапфиры должны иметь... чисто васильковый цвет! И еще вспомнился Плиний: "Зелень деревьев доставляет большое удовольствие, но с зеленью изумруда не может сравниться никакой предмет..." Вот и готовый перенос, перевертыш: не потому ли мы говорим: "изумрудная трава"? Что изначально?! У алмаза есть родной брат, по составу - тот же чистый, без примесей, углерод. Но вот структура...
Он брал в руки карандаш с мягким грифелем и проводил им по антарктической белизне бумажного листа четкую черную линию, - бессловесный след разума. Разума, ибо та черная линия, прямая и безмолвная, могла тут же вздыбиться, сломаться, разбрызгаться на столбики, палочки, закорючки, - буковки, и тогда волшебно рождался Смысл... Какое же божественное предназначение оказалось у обычного углерода! И опять он видел незримую кристаллическую структуру графита, плоско размазанную по листу, - преображенная органика, продукт вторичной переработки целлюлозы, здесь служила для проявления свойств неорганики.