– Что-что? – хрипло спросил он.
– Все в порядке, – повторила она, экстатически улыбаясь и прижимаясь губами к его серому рукаву. Открыв глаза, Элен увидела красные лепестки на булыжниках и колышущиеся тени, отбрасываемые листвой. Ничего более прелестного, трогательного и значительного она в своей жизни еще не видела.
Том, не глядя, нащупал левой рукой ее руку. Он погладил ее и переплел пальцы Элен со своими. Не размыкая рук, Том поцеловал Элен, она закрыла глаза, и больше не видела ни листьев, ни световых пятен. Не осталось ничего, кроме Тома, перед ними теперь были открыты все пути. И все же он чуть-чуть отстранился, а когда она попыталась притянуть его к себе, то почувствовала, что мускулы у него просто железные, Элен открыла глаза и увидела в глазах Тома какое-то неистовство. Улыбка тревожно сползла с ее лица. Неужели что-то до сих пор не так?
– Ты рассказала Дарси? – перед ней был прежний, настойчивый и бескомпромиссный Том.
Его могла удовлетворить только чистая правда. Элен покачала головой, и тут же, прежде, чем она успела ему ответить, глаза Тома яростно сверкнули.
– Я не отважилась. Том, это сделал за меня сам Дарси. Он знал. Он… он сказал мне, что ты хороший парень.
Она почувствовала, как его напряженное тело задрожало и расслабилось. Губы Тома снова приблизились к ее губам.
– Я думаю, мы с тобой подойдем друг другу, – сказал он, и его восхитительно теплый язык скользнул по ее рту.
– Ты теперь вся моя?
Элен молча кивнула.
– Вся моя?
– Да.
Том настойчиво потянул ее назад с дворика, испещренного солнечными бликами. Они вошли в комнату рука об руку, отчаянно цепляясь друг за друга, словно боясь, что кто-нибудь из них внезапно исчезнет.
В комнате Тома было темновато, тонкие белые занавески на окнах слегка колыхались от ветерка. Том снял с Элен черное платье, и оно, шурша, упало к их ногам. Он распустил ее волосы и немного полюбовался, не разжимая объятий, как черные кудри падают на белые плечи. Затем быстро снял с нее всю остальную одежду, и она предстала перед ним, не гордясь и не робея, а просто отдавая ему себя.
Том подхватил ее и понес к кровати.
Все ее существо раскрылось навстречу его настойчивым ласкам. Том был на высоте. Он заставил ее кричать от нежно-брутальных прикосновений его рук и губ, а потом унес ее на далекие плавучие острова наслаждения, о существовании которых она даже не подозревала. Он был ее другом и противником, невинным и умудренным опытом, ласковым, как дитя, и таким сильным, что она кричала, умоляя его продолжать и в то же время боясь, что он сломает ее пополам.
Он владел собой потрясающе. Только когда Элен обмякла в его объятиях, он дал волю своим чувствам, и у него вырвался скорее крик боли, чем восторга.
Когда он, наконец, затих, она посмотрела на его лицо и увидела в нем страшную усталость. Том играл, это был спектакль, разыгранный для нее, и решала здесь все страсть, а не любовь.
Его темные глаза открылись, встретили ее взгляд, черные ресницы слиплись от пота. Элен ласково отвела со лба его влажные волосы. Тела их сливались в объятиях, но сердца все еще разделяла какая-то тонкая, холодная стеклянная перегородка. Элен взяла голову Тома обеими руками и заставила его посмотреть на нее в упор.
– Что с тобой? – требовательно спросила она. Его лицо исказилось от боли и усталости, он задрожал.
– Я не могу заплакать, никак не могу!
Элен обхватила его голову и положила ее себе на грудь. Волосы девушки упали Тому на лицо, словно отгораживая его от всего мира.
– Поплачь, – прошептала она. – Поплачь сейчас, мой дорогой!
Он разразился надрывными, протяжными рыданиями, в клочья разорвавшими сладкую дневную тишину. Элен нагнулась над ним, бормоча бессмысленные, нежные слова. Она понимала, что гибель Оливера для Тома – страшная утрата, понимала его горе и необоснованные, но мучительные угрызения совести – ведь Том считал себя виновным в гибели друга.
Плачущий мужчина, которого она сжимала в объятиях, был совсем непохож ни на железного диктатора Тома Харта, командовавшего артистами в театре, ни на иронически улыбающегося, бесстрастного молодого человека, сердившего и бессознательно притягивавшего ее весь последний год жизни в Оксфорде. Каким-то чудом он стал ее половинкой, не уступавшей ей в силе, однако сейчас Элен увидела, что он ранимый человек и нуждается в ней не меньше, чем она в нем. Этот цельный, порой резковатый мужчина был потрясен разыгравшейся трагедией, но он не утратил своей силы, и в нем так бурлила жизнь, что Элен хотелось схватить его и никогда не отпускать, чтобы его тепло и мужество передались ей. Это был человек, которого она любила.
– Я люблю тебя, – прошептала Элен. – Я люблю тебя больше всех на свете.
Рыдания стихли. Том прижался мокрым лицом к ее лицу, провел пальцами по ее коже и дотронулся до груди. Его тело моментально напряглось, он снова прильнул к Элен.
Теперь он уже не играл. Том отчаянно припадал к Элен, он стонал и уже не владел собой, а она баюкала его в своих объятиях и радовалась, что он может забыться.
Скоро, даже слишком скоро Том издал еще один крик и, совершенно беззащитный, упал на нее. Тонкая, холодная перегородка, разъединявшая их, исчезла. Теперь они стали единым целым, наконец-то им удалось обрести согласие в конце этого тяжелого учебного года.
– Извини, – пробормотал Том. В голосе его чувствовалась хрипота, но на губах уже играла слабая улыбка.
– Не извиняйся. Мне это даже больше понравилось.
– Ах ты, испорченная девчонка! А ведь я тогда так старался!
Улыбнувшись, они крепко обнялись. Белая занавеска слегка колыхалась на окне, а Том и Элен забылись безмятежным сном.
Когда они проснулись, свет за окном потускнел и посерел, был ранний вечер. В комнате было восхитительно прохладно, воздух благоухал. Должно быть, пока они спали, прошел дождь. Элен услышала резкие, пронзительные крики ласточек, летавших неподалеку над самой травой.
Том потянулся и, улыбаясь, снова обнял Элен.
– Опять? – усмехнулась она, притворяясь, что удивлена.
– А почему бы и нет? Ты должна знать, что я буду очень требовательным мужем.
Элен рассмеялась и приложила палец к его рту.
– Кто тебе сказал, что мы поженимся?
– Но я же подарил тебе мою любимую картину! И женитьба – это единственный способ заполучить ее обратно, лучше я ничего не могу придумать.
– Ну, если так…
Том заключил ее в объятия, и они вновь отправились в запутанный лабиринт только что открытого ими мира.
Потом Элен мечтательно стояла у высокого окна, закутавшись в банный халат Тома. Халат сохранял его запах, Элен сладострастно потянулась, сияя от счастья; оно было таким огромным, она прямо-таки купалась в нем, и ей даже казалось, что оно осязаемо. Том лежал сзади, облокотившись и глядел на ее лицо, повернутое к нему.
Это было так чудесно, что Элен даже испугалась.
– Ты ведь никуда не уйдешь, правда? – прошептала она.
– Никуда и никогда.
Элен отвернулась от окна и присела на кровать рядом с Томом.
– Знаешь, чем бы мне хотелось заняться сегодня вечером?
– Нет, но я готов на что угодно.
– Я хочу, чтобы мы поехали куда-нибудь, где любил бывать Оливер. Пусть с нами поедут Пэнси и Хлоя, мы будем пить его любимое вино, до отвала наедимся его любимых блюд. Я хочу, чтобы мы говорили о нем так, будто он не… ушел от нас. Это будет мое прощание с Оливером. Сегодня меня не покидало чувство, что горе и все эти траурные церемонии не имеют к нему никакого отношения.
Том наклонился и поцеловал Элен; в его лице вдруг появилась какая-то завершенность, которой раньше никогда не было.
– Да, – ласково сказал он. – Именно это мы и сделаем. Оливеру бы это понравилось.
Часть шестая
ЛЕТО
15
Они поехали в старый ресторанчик в поселке Котсвулд, куда Оливер однажды возил Элен перекусить. Она увидела вывеску, на которой была нарисована шелковица, и сразу все живо вспомнила.