Элен посмотрела во встревоженные глаза Хлои, и вдруг от шампанского, от чувства одиночества и от неожиданной теплоты, которую проявила по отношению к ней едва знакомая женщина, у нее внутри словно ослабла какая-то пружина. Горькие слезы заструились по ее лицу. Хлоя тут же обняла ее, и Элен уткнулась лицом в мягкую замшу и густые темно-рыжие волосы.
– Что? Элен, что с тобой?
На секунду наступила тишина. Потом Элен ответила:
– Мой отец… Мой отец покончил с собой. Хлоины руки еще крепче сжали худенькие плечики юной девушки, но Хлоя не произносила ни слова.
– Да, – тихо сказала через мгновение Элен, словно разговаривая сама с собой. – Это случилось летом. В середине августа, когда на улице так жарко и так ослепительно сияет солнце. Папе, наверное, было очень тяжело смотреть, как в нашем доме все больше сгущается мрак. Я думаю, он сгущался довольно долго… может быть, несколько месяцев. И в конце концов все хорошее, все, что давало надежду, увяло в темноте, без света. Даже наша любовь, видимо, зачахла, раз она уже не давала отцу сил. Я, правда, даже в самые безысходные минуты верила, что наша любовь развеет папину тоску. Но, увы, он наложил на себя руки.
– Почему он это сделал? – прошептала Хлоя, стараясь говорить как можно ласковей, и почувствовала, что Элен в ответ дернулась: вероятно, пожала плечами.
– История весьма банальна, – сказала Элен, и в ее голосе зазвучала горечь. – Он потерял работу. Не особо престижную… нет, он был обыкновенным менеджером в средней промышленной компании. Папа всегда был спокойным человеком – сереньким, как здесь принято выражаться, – и спокойно выполнял свои обязанности. Он возвращался домой вечером на электричке, подстригал лужайку, слушал радио, делал все, что полагается делать хорошему мужу и отцу, но главное, он выполнял свою скромную работу. Он любил ее… хотя нет, наверное, правильнее сказать, что она была ему нужна. Ведь когда ее у него отняли, он сломался. С ним поступили жестоко: просто взяли и выгнали на улицу, выдав какое-то крошечное пособие. Но это не такая уж необычная история. Я думаю, папа с самого начала осознавал, что другой работы ему уже не найти. Он был не такой человек, который может повернуться на сто восемьдесят градусов и начать заново строить свою жизнь. Он был слишком кротким, ошеломленным и удрученным жизнью. Так что папа просто почувствовал себя опозоренным и отверженным. У нас не было денег. У отца не было никаких перспектив, он ничего не мог сделать ни для нас, ни для кого-то еще. Поэтому он отступил в темноту, оставил нас и замкнулся в молчании. А потом пошел в гараж, заперся там и включил автомобильный мотор. Он лег на клетчатый коврик, который обычно лежал у нас на заднем сидении… Представляешь, он даже тогда был в галстуке!
– А что же твоя мать? – спросила Хлоя.
– Она любила его. Для нее это было страшным ударом. Маме очень плохо одной, – Элен потерла лицо ладонью и, словно только заметив, что Хлоя до сих пор обнимает ее, слегка отстранилась. Хлоя отпустила девушку, ее обеспокоили нездоровая бледность Элен, усталый вид и синяки под глазами.
– А ты как? – спросила она. Элен пожала плечами.
– У нас, конечно, сейчас денежные затруднения. Мама дает уроки, и есть маленькая пенсия. Но мой брат совсем еще ребенок, ему нужно столько всего покупать! Потом огромные выплаты по закладной, да еще нам троим нужно одеваться и есть, и оплачивать счета за свет, воду и тому подобное… Нужно столько денег, а взять их неоткуда!..
Голос Элен уныло стих. Когда же она заговорила вновь, тревога, всколыхнувшаяся в ее душе, согнала со щек румянец, появившийся было после нескольких бокалов шампанского.
– Мне не следовало приезжать сюда. Не следовало возвращаться. Правильнее было бы найти работу, чем-нибудь заняться. Чем угодно, лишь бы это приносило побольше денег! Я могу присылать им немножко, выкраивая из стипендии, но… – Элен опять передернула плечами и совсем понурилась, – но этого недостаточно.
– Однако и твоя мама, и брат настаивали, чтобы ты сюда вернулась? Они сказали, что ты огорчишь их и своего отца, если не вернешься?
Элен невесело усмехнулась.
– Верно. А ты как догадалась?
Хлоя засмеялась.
– Потому что так поступил бы всякий здравомыслящий человек. Ведь это важно, правда? Ты, наверное, очень способная.
Элен была слишком прямодушна, чтобы попытаться разыгрывать скромницу.
– Да, я довольно способная. Если мне повезет, я смогу получить на выпускном экзамене «отлично». Пока папа был жив, я мечтала остаться тут и заняться исследовательской работой. Но теперь мне, конечно, придется искать себе более денежное занятие. Однако для меня было бы очень тяжело остаться вообще без диплома.
Глядя на озабоченную Элен, Хлоя вдруг ощутила неудобство своего привилегированного положения. Ее нельзя было назвать богачкой, но рано и быстро сделав карьеру, она никогда себе ни в чем не отказывала. Путешествия, новые книги, модная одежда, роскошная квартира – все то, что Элен даже не снилось, было неотъемлемой частью Хлоиной жизни. Хлоя подумала, что и места в Оксфорде она добилась, желая доказать своему любовнику, на что она способна. По сравнению с переживаниями Элен и с теми жертвами, которые приносила ее семья, это казалось ужасно легкомысленным и пустяковым. Хлоя раздраженно тряхнула головой и повернулась к Элен, которая продолжала говорить. Ее лицо немного просветлело и оживилось.
– Как странно после всего, что было, вновь очутиться здесь. И вдобавок в этом необыкновенном доме…
– Необыкновенном? – усмехнулась Хлоя.
– …Не успела я тут пробыть и получаса, как появился Оливер Мортимор, который поцеловал меня и пригласил прийти в пятницу к нему на чай.
– А кто такой Оливер Мортимор?
Улыбка преобразила ее лицо, и серые глаза лукаво засияли, а синяки куда-то подевались. Элен не понимала, с чего это она разоткровенничалась с Хлоей, но она чувствовала себя совершенно естественно.
– О, это яркая звезда на местном небосклоне.
Оливер – богатый, знатный, очень забавный и самый красивый молодой человек, которого ты когда-либо видела в своей жизни.
– Звучит очень заманчиво, – сказала Хлоя, – но разве столь полное совершенство может предаваться такому прозаическому занятию, как чаепитие?
До Розы, которая шла внизу по темному коридору, донесся их смех, и на ее широком лице промелькнула довольная улыбка.
– А теперь я сижу тут, пью шампанское и разговариваю с тобой так, словно знаю тебя сто лет, – продолжала Элен. – Разве не странно? И мне кажется, мой дом остался далеко-далеко, а это несправедливо.
Лицо Элен вновь опять погрустнело.
– Послушай меня, Элен, – твердо сказала Хлоя. – Будет очень неправильно, если ты начнешь горевать и терзаться угрызениями совести, тогда от твоего приезда сюда не будет никакого толку. А жертва, которую принесла твоя семья, окажется бесполезной. Ты не можешь забыть про смерть твоего отца – да и как можно забыть? – а раз так, то и не пытайся это сделать. Но ты можешь найти в себе силы и справиться с неприятностями, с которыми он справиться не сумел… – Хлоя осеклась и прикусила губу. Она покраснела, встретившись взглядом с Элен, которая смотрела на нее в упор. – Не знаю, почему я читаю тут тебе проповеди, – смущенно пробормотала Хлоя, – у меня ведь такое чувство, что мне самой нужно многому поучиться!
На несколько секунд наступила пауза, потом Элен нарушила молчание.
– Да нет, ты права. Спасибо тебе, Хлоя. Значит, в пятницу я иду на чай к Оливеру! – беспечно воскликнула она. – И постараюсь предстать перед ним в самом выгодном свете. Ты мне… как ты думаешь, ты можешь мне дать поносить какой-нибудь красивый наряд?
На лице Хлои отразилось облегчение, и она ласково ответила:
– С удовольствием. А теперь давай «обмоем» наш с тобой договор в ресторане. Умираю с голоду. Ты мне покажешь, где здесь прилично кормят, а я тебя угощу. О'кей?
– Замечательно.
Девушки вышли из Фоллиз-Хауса и поднялись по холодным, скользким ступенькам на мост. Сев в «рено», Хлоя решительно завела мотор и взглянула на сидевшую к ней профилем Элен.