Да и какой муж-то, если свадьбы не было?! О том все самые малые ребятёнки во дворе знают, что свадьба полагается, а так это — всё вроде как понарошку происходит.
Вот они, два дурака, и заломали её в тот день…
А после того Любка поутряне-то и сдёрнула. Девки, что постарше, ей давно советовали: пойди на вокзал, напросись к проводникам в купе и на месяц-два оторвись от своего дурдома. Ну а если без меры домогаться будут, откажешься, на возраст скидку попросишь — да они и сами застремаются — тебе ж двенадцать, ты ж указница!
Любка добралась до Московского к ночи. Два мужика пожилых ей отказали. Наверное, сдрейфили. А третий, лет двадцати, на какого-то актёра похожий, согласился, только спросил: «А ты потом, забава, на меня не заявишь?» — «Да нет, — замялась Любка, — я же вроде сама вам говорю: возьмите меня с собой». — «Ладно, тёлка, только я, — улыбнулся проводник, — не один, с напарником. Зови меня Гришей. Слушай, а ты, случаем, ничем таким не болеешь?» — «Да нет, — сознаётся Любка, — ничего такого не было — я вчера вечером только первый раз это дело попробовала. Ну не то чтобы я сама напрашивалась, а так вышло. А теперь уже всё равно, девчонки вот посоветовали с вами поездить». — «Ну, — вдвоём уже смеются, — раз так, тогда давай залезай». Они-то её и прозвали Проводницей.
С тех пор Бросова вволю поколесила по родной стране, даже в ближнее зарубежье её нелегально вывозили. Теперь она про свои путешествия может хоть по телику рассказывать, на манер того, как это сейчас всякие знаменитости делают. Она бы даже никакой маски на себя не надевала, — плевать ей, если кто узнает!
В Питере Любка тоже от души послонялась. Даже у Носорога жила. Этого все бродяги знают. Там она и с Лохматкой познакомилась.
Побывала Бросова и в приюте «Ангелок». Это примерно через год, как она сбежала из дому. Вообще-то, её пьяную притащили к Ангелине другие пацанки — говорят, сколько тебе ещё так болтаться, пока не подохнешь? А у мамы Шмель будешь хоть под надзором, да и кормит, поит, постель даёт — чего тебе, дуре, ещё надо? Да и действительно, подумала Проводница, сколько можно терпеть такую жизнь? Чего только с ней за этот год не случалось?!
У Ангелины совсем другой расклад получился. Она сразу Любку к себе в кабинет вызвала и говорит: так, девочка моя, зови меня теперь мамой. Я, мол, всё про тебя знаю, и хорошее, и плохое. Но тебя здесь никто ни осуждать, ни воспитывать не собирается. Ты, вообще-то, уже достаточно взрослая, чтобы самой всё рассудить, что в жизни делать можно, а чего всё-таки не стоит. Во-первых, я тебя сейчас осмотрю: давай-ка раздевайся. И стала наблюдать, как Любка свои тряпки с себя сдирает. Ну а позже что? Она ей всё, что могла, осмотрела, клизму поставила, сказала — для очистки организма. Помяла, погладила, фигуру похвалила. Ай, говорит, доченька, какая у тебя грудка крепенькая, а сосочки-то — как два красных перчика! Иди, говорит, миленькая, тебе на кухоньке покушать дадут, а потом ложись спатиньки. Надо тебе, родная моя, после всех твоих путешествий в себя прийти, материнский дом почувствовать. А у нас здесь — одна большая семья. Запомни это!
Любка все наставления Шмель исполнила, а уж как до кровати дотащилась, уже и не помнит. Проснулась, наверное, только через день, под вечер уже, да и то от чужой руки, что её беспокоила. А это девчушка, с виду первоклашка, теребит её и что-то бормочет. Ты чего? Мама Ангелина к себе зовёт. Тебя как звать-то? Настя я, Ремнёва. А чего здесь живёшь, дома тебе плохо? Там пьют и дерутся. А мама Ангелина моей маме Тоне денег дала, и та меня сюда отпустила. Мама Ангелина обещает, что я скоро в другую страну уеду, где мои настоящие мамочка и папочка живут, а Тоньке и Корнею меня по ошибке отдали.
Бросову страшно обрадовала Настина история. Значит, и она правильно угадала о своих дуралеях. Теперь главное — понравиться маме Ангелине, тогда, если очень повезёт, эта добрая женщина и Любке поможет отыскать настоящих родителей. А вдруг они тоже живут не здесь, а где-нибудь в Америке? Ну, может быть, приспичило им очень скоро уехать, вот они, когда так спешили, и перепутали ребёнка.
Ну вот, идут они, бредут с этой самой Настей по лестницам да по коридорам, вдруг видят свет, что из щели между дверьми выполз. И тут Любку будто кто-то по голове ударил: чувствует, надо тихо-тихо себя вести, подкрасться, как кошка, и Настю отослать, чтоб не мешала. Она девчонку оттолкнула и показывает ей пальцем на сжатых губах «тс-с-с!», а после машет — чеши назад, сама дойду!