Настя смоталась, а Бросова подкралась к кабинету и слышит, как Шмель кому-то строго, по-учительски, выговаривает: «Ты что, дурёха, ревёшь? Ты же моя любимая дочурка, а такие штуки вытворяешь?! Какого ж чёрта, милая, я тебя тогда удочеряла? Для чего тебе свою фамилию подарила? Разве я тебе человеческую жизнь не обеспечила? За что ж ты меня, идиотка, в зону решила спровадить? Ты хоть соображаешь, что говоришь? Какая милиция?! Какая инспектор тётя Соня?! Ты что должна была сделать? Отправить её на работу, правильно я говорю?» — «Да», — услышала Люба голос и узнала по нему свою старшую сестру от Зойкиного мужа из Африки, Наташку по кличке Хьюстон. И она здесь? — обомлела Любка. Как эта мама Ангелина тут всех собрала? А что хоть за работа такая?
— Что значит «воспротивилась»? У нас, ты не хуже меня знаешь, пятилетки в отказ не идут! С иномарками она, видите ли, амурничать не хочет! Ты у меня, вообще-то, что, денег не получаешь? — хозяйка невольно повышала голос и тотчас его укрощала. — Где ты сейчас столько заработаешь? Без образования, без специальности, когда по городу толпы безработных академиков шатаются! Ты замуж за иностранца хочешь выйти? Я тебе обещала? Я своё слово сдержу. Распишешься и уедешь. Но и ты меня, дочурка, не подводи, а то тебя потом долго искать будут. Я ведь добрая до поры до времени, а потом сама знаешь, что бывает. А не захочет она подобру идти — дай ей разок по репе и выкинь на улицу — сама через день приползёт. Что, не справишься? Сил здесь не наела? То-то, родная. Постараешься?.. Ну, ладно, иди сюда, я тебя поласкаю. Мама Ангелина тебя теперь так редко видит, что даже скучает.
Проводница попробовала заглянуть в дверную щель, но в неё были видны только зашторенные окна.
— Хватит, мама Ангелина! — голос Наташки донёсся словно из подвала. — Всё! Мне за это не платят!
В кабинете раздались резкие звуки, послышались шаги, Любка отпрянула от заветной щели и неожиданно увидела надменную фигуру Хьюстон, озарённую световой лавиной, выброшенной из распахнутых дверей кабинета. Исторжение сестры совершилось столь молниеносно, что Проводница, наверное, не смогла бы точно сказать, что всё-таки произошло раньше, а что позже, — распахнулась дверь и выбежала её сестра или, наоборот, Наташка очутилась по эту, зримую для младшей сестры сторону, а уже после её решительного удаления открылась дверь.
Коричневое, как табак, лицо Хьюстон, видимое Любкой против света, казалось сейчас тёмно-синим. Проводница, прильнув к холодной и влажной стене, смотрела, куда направится сестра. Та дошла до лестничной клетки и поднялась на самую верхнюю площадку. Здесь был свет. Он исходил от лампады, висевшей под иконой.
Наташа села на каменные ступеньки, ведущие на чердак, что-то достала из карманов, повозилась и щёлкнула зажигалкой. Её непривычно серьёзное лицо осветило унылое пламя. Она закурила. Вскоре знакомый запах достиг насторожённого Любкиного носа.
Проводница не могла дольше выдерживать своего шпионства, взбежала по лестнице и встретилась взглядом с удивлёнными глазами сестры. Они, не сговариваясь, обнялись и разревелись. Потом Наташка рассказала Любке, что «Ангелочек» — это публичный дом, а Шмель — его полновластная хозяйка. «У неё знаешь какие отмазки?!» — с явным трепетом перед всемогущей Ангелиной направляла палец в потолок Хьюстон. Тогда же сёстры решили всё-таки не ссориться со всемогущей бандершей, а покорно на неё работать, пока у них не подвернётся случай обрести лучшую долю…
Прошлой ночью, сев на Комендантском в «Жигули», Проводница и Настя вскоре добрались до приюта. Впрочем, Настю по дороге всё же сморило.
Мама Ангелина сама открыла дверь и запустила обеих девочек внутрь. Здесь она тотчас отправила засыпающую на ходу Настю в спальню, а Любку стала отчитывать за её непорядочность — почему она, мол, не приносит деньги от клиентов? А Бросову всё это так достало, что, не в силах больше слушать упрёки разбушевавшейся Шмель, она сказала, что может хоть сейчас уйти и больше уже никогда сюда не возвращаться. Ангелина тотчас завопила, что Проводница, наверное, даже не подозревает, на что способна Шмель, чтобы отомстить за подобную человеческую неблагодарность.
— Ты — моя, понимаешь, дрянь, ты вся моя! Я тебя считай что купила, а ты мне такое заявляешь! Иди, но запомни, что завтра, когда тебя будут заживо есть, ты меня не зови! Пошла! — с этими словами Шмель распахнула дверь, схватила девочку за волосы и вытолкнула на мостовую.
От неожиданности Бросова упала на асфальт, ударилась и рассадила ногу и руку. Быстро поднявшись, она побежала прочь, а владелица приюта «Ангелок» тревожно выглянула на улицу и осмотрелась, не могло ли случиться случайных, а то и преднамеренных свидетелей её разборки с неблагодарной девчонкой.