Алексей понимает, что каким-то образом знает о воздвижении здесь этого дома и вполне осознанно направляется в его сторону. Зайдя внутрь, он без удивления обнаруживает множество отсеков, облицованных кафелем. Они напоминают душевые кабинки. В некоторых стоят мужские фигуры в одежде. Сверху на них течёт вода.
Снегирёву тотчас становятся известны правила предстоящей игры: он должен толкнуть фигуру, стараясь при этом не промочить собственную одежду. Толчком он может проверить — живой или мёртвый, то есть опасный для Скунса или безопасный человек замер в отведённой ему кабинке.
Алексей, по виду несколько рассеянно, а на самом деле предельно собранно и насторожённо шагает по мокрому полу. Тут он замечает, что в одних отсеках клубится пар, в других, напротив, судя по синеватым физиономиям стоящих, льются ледяные струи.
Скунс готовится к игре, но вдруг замечает, что фигуры, да и сами душевые исчезли: теперь посредине помещения вытягивается длинный стол, за которым смогли бы уместиться человек сто.
Снегирёв вспоминает, что, кажется, направлялся сюда ради утреннего омовения; он ведь привык каждый день по крайней мере к двукратному обливанию холодной водой, и без этой процедуры просто не чувствует себя окончательно пробуждённым.
Скунс пытается высмотреть краны, но они на всех трубах свёрнуты, а отверстия забиты деревянными пробками. Неожиданно, но вновь как должное, Снегирёв обнаруживает в своих руках серебряные приборы. Он внимательно разглядывает вензеля, выгравированные на тяжёлых, дорогих вещах. Он понимает, что сегодня дежурит по столовой и сейчас вилки и ложки превратятся в алюминиевый ширпотреб. А ножей, между прочим, здесь и вовсе не должно быть.
Алексей вглядывается и действительно не может уже различить среди приборов ни одного ножа. Он чувствует, что теперь каким-то образом сам должен продолжить своё приключение, которое, пожалуй, уже не раз с ним случалось, только он не может сразу сказать, чем же в последний раз всё это завершилось.
«Сейчас должны появиться вожатые, воспитатели и директор», — вспоминает Скунс. Действительно, двери в дальнем конце здания тотчас распахиваются и в мареве солнечного света объявляется целая ватага взрослых, которые, то ли из важности, то ли взаправду не замечая Снегирёва, бодро заполняют помещение и устраиваются за столом.
Директор располагается в торцевой части стола, расположенной ближе к входным дверям. Алексей вроде бы должен знать директора, но теперь не может установить, кто же перед ним: мужчина или женщина и каковы на самом деле черты лица этого человека.
Внезапно помещение до отказа заполняется людьми, и это уже кафе, чрезмерно забитое посетителями. Давка и суета достигают такого предела, что уже не может быть и речи о сколько-нибудь комфортном времяпрепровождении, — хрустящая и стонущая толпа начинает исторгать из своих недр наиболее неудачливых посетителей. Жертвы в отчаянии пытаются доползти до дверей или окон по плечам и головам стоящих, но безнадёжно проваливаются вниз, где тут же затаптываются толпой.
Снегирёв чувствует необходимость скорей же убраться из неприветливого заведения, как вдруг различает, что в окно с внешней стороны ему улыбается и призывно машет рукой Стаська. Он сразу же перестаёт сопротивляться одичавшей толпе, рассчитывая на внезапное изменение всей схемы этой странной истории.
Позволив публике исторгнуть себя, подобно остальным приговорённым, беспомощно барахтающимся под потолком, Скунс ощущает под собой отполированные временем лестничные перила. По ним его увлекает вниз, и он неведомым образом оказывается на окраине старого центра, может быть, на Выборгской стороне или в районе Бадаевских складов. Теперь над ним нависают плоские из-за ночной мглы производственные корпуса. Вокруг не удаётся различить ни одной фигуры, ни даже какого-либо знака, предвещающего появление противника.
Алексей не спеша продвигается вперёд, стараясь не позволить никому контролировать свои мысли. Главное же, что его по-настоящему волнует, — это где дочь.
Слева, недалеко от стены очередного здания, Снегирёв различает непонятное образование, возможно кучу прелой ветоши. Он уже привык угадывать всё, с чем встречается в этой игре, поэтому, остановленный сомнением, пристально вглядывается в загадочный холмик, который вдруг превращается в двух младенцев. Дети сильно истощены, и один малыш смотрит на него своими мученическими глазами!
Скунс оказывается не в силах обуздать свои взбунтовавшиеся нервы. Да нет, он даже рад прорвавшему его чувству — он рыдает! Это, как весенняя гроза. Он всё ещё жив! Он всё ещё человек!..