Сегодня Лолита с телегруппой сорвалась с места после звонка в редакцию не менее известного защитника несовершеннолетних Бориса Следова — он сообщил о предстоящей в центре города раздаче уличным детям гуманитарной помощи. Пересекая площадь Искусств, Руссо заметила человек сто детей, выстроенных около двухъярусного заморского автобуса, из окон которого выглядывали пожилые люди.
Борис выделялся на фоне публики своим новым нарядом: производственным комбинезоном язвительно-зелёного цвета с каким-то далеко не петербургским телефонным номером на сутулой спине. На голове у Следова была шахтёрская каска с включённой лампой, в руке — диктофон, в который он что-то оживлённо бубнил.
— Каждый ждёт, когда подойдёт его очередь, — вещал в мегафон рослый, полноватый мужчина. Девушка сразу узнала в нём неугомонного Данилыча. Борона был одет в кожаное пальто, крупные складки которого напоминали монументальную бронзу памятников советским вождям. — У раздачи вы сообщаете свой возраст. После этого вам дают упаковку. В ней — еда, витамины, одежда. Обувь будет выставлена в коробках на тротуаре. Не давиться, не хватать по две пары, не драться. Брать только то, что нужно, что будете сами носить. У кого вши, блохи, чесотка и другие проблемы, подойдите ко мне после раздачи: я дам лекарства или возьму вас на обработку. Вопросы есть?
Слышался гул, реплики, смех. Несколько любознательных пенсионеров стояли поодаль и внимательно следили за происходящим.
— Сейчас я начну выпускать иностранцев, — предупредил Фёдор Борона. — Не кидаться на них, ничего не просить. Всё, что они для вас привезли, вы скоро получите. Стойте и ждите. Старшие, следите за порядком! Всё как договорились. Я на вас надеюсь. Борис, держи ситуацию под контролем!
Данилыч, прихрамывая, подошёл к дверям автобуса, поднялся по ступенькам в салон и обратился к гостям. Лолита дала оператору команду снимать. Её интересовали общие планы, дети и гости, содержание посылок и, конечно, Борона.
После того как Фёдор закончил объяснять приезжим порядок выдачи подарков, он спрыгнул на асфальт и приготовился подавать руку пожилым дамам, которых в автобусе было подавляющее большинство.
Иностранцы довольно резво покидали автобус. Открылась средняя дверь. Из неё вышли двое розовощёких лысоватых мужчин, чем-то похожих на огромных младенцев. Один стал принимать опоясанные скотчем коробки, выдаваемые из автобуса. Второй открыл багажные двери и начал выставлять на асфальт коробки с обувью.
Транспорт, насколько Лолита разбиралась во флагах и государственных номерах, прибыл из Дании.
Лолита заметила, что от стайки наблюдавших за акцией пенсионеров отделилась согбенная старушка и, ритмично выбрасывая в воздух клюку, засеменила в направлении коробок с обувью. Иноземцы, одаривавшие детей, сочувственно наблюдали за болезненной поступью старухи и, когда она приблизилась к месту выдачи, стали готовить подходящий для её случая набор еды и вещей.
— Голубчики, помогите ветерану труда, блокаднице, — нищенского вида старуха по-младенчески изогнула увядшие лепестки губ. — Муж в финскую погиб, сын — в Отечественную, сама — на крышах зажигалки тушила, а потом окопы рыла, окопы да могилы. Мы, бабы, не меньше мужчин надрывались, чтобы фашиста в город Ленина не пустить!
Иностранцы заворковали на непонятном блокаднице языке и стали по мгновенно образованной цепочке передавать в направлении просительницы, словно кирпичи на Ленинском субботнике, цветастые заморские упаковки. Старуха растерянно смотрела на благотворительную эстафету. Вскоре гостинцы были упакованы в два полиэтиленовых мешка с антиспидовской рекламой и вручены ветеранке.
— Дама! — старуха нацелилась на бодрую датчанку, вполне возможно ровесницу. — Хоть бы вы нас завоевали, дураков да пьяниц, так, может быть, легче жить бы пришлось тем, кто из наших-то в живых бы остался.
— Как вам, бабушка, не стыдно! — заставил вздрогнуть умилённую и заплаканную старуху хрипло-звенящий голос пенсионерки в очках с необычайно толстыми стёклами. — Нельзя же так себя не уважать, чтобы у иностранцев побираться! Вы ведь всех нас, вы страну позорите! Попрошайка!
Сконфуженная «попрошайка» не нашлась что ответить, поскольку и сама, очевидно, терзалась своей слабостью. Зажав бескровными пальцами ручки пакетов, она молча направилась к подворотне, в недрах которой, видимо, доживала свой век.
Среди всеобщего гвалта и передвижения эпизод этот выглядел не очень заметным. Датчане действовали проворно. Дети, получив свои комплекты, отходили к стене близстоящего здания, присаживались на корточки и начинали потрошить коробки. Они изучали содержимое, потом запихивали всё обратно в тару и незаметно исчезали.