— А почему?
— Так ведь дракон там. Уж тебе, господин мой, сказывали, а? Но я тебе так скажу, только другим не передавай, и уж точно не говори, что это я тебе насоветовал, а то беда будет. Ладно?
— Ладно.
— В месяц раз бывает у нас сирых один бешеный мужик, именно из северных земель. Четыре лошади в упряжке. Один приезжает, никого не боится. Отчаянный парень, как есть отчаянный. Он против дракона специальный наговор имеет. Не трогает его дракон. Спроси его, может, он согласится. А только с опаской к нему подходи, а то ведь не так поймет, так зашибет ненароком.
— А когда он здесь будет?
— А завтра должен прибыть.
Назавтра отчаянный возница не прибыл, а Волчонок заболел. Лежал не двигаясь, щеки горели, глаза стали мутные, а ноги холодные. Зигвард кутал мальчишку во все, что попадалось под руку, прикладывал ему ко лбу мокрую тряпку, дал мальчику на побегушках золотой, чтобы тот купил на рынке курицу, и сам сварил в кухне трактира отвар по старому семейному рецепту. Через три дня жар у Волчонка уменьшился. Он сидел на кровати и пил из кружки бульон, а Зигвард примостился рядом и рассказывал сказку за сказкой, изображая в лицах героев — храбрых рыцарей, прекрасных княжон, раздражительных драконов, недальновидных и поэтому ужасно злобных колдунов, и прочих сказочных персонажей. Волчонку нравилось. Особенно его восхищали почему-то любовные победы рыцарей. Впрочем, Зигварда они тоже восхищали. От подробностей этих побед Зигвард воздерживался несмотря на настойчивые вопросы Волчонка.
На следующий день Волчонок уже ходил по комнате, воображая себя рыцарем и размахивая волшебным двуручным мечом. Зигвард велел ему сидеть дома и никому не отпирать, а сам пошел осведомиться насчет отчаянного возницы. Оказалось, возница прибыл и ночевал прямо в своей карете, поставив ее у ограды рынка.
Карета доверия не возбуждала, была старая и разбитая. Одна рессора была железная, другая деревянная, а кузов кое-где прихвачен был к платформе веревкой. Но четыре лошади выглядели выносливыми и молодыми. Зигвард потрепал одну из них по холке.
— Не трожь перевозочное средство, — сказали ему из кареты.
— Доброе утро, — вежливо ответил Зигвард. — Мне тут сказали, что ты из северных земель. Не подвезешь ли, как обратно поедешь?
— А сколько в тебе весу?
— Выйди да посмотри.
В карете заворчали и закряхтели. Дверца открылась со скрипом и, сорвавшись с петель, упала на землю. Крепкий, высокий парень вылез наружу и недовольно оглядел Зигварда.
— Один едешь?
— Со мной мальчик девяти лет.
— Воруете?
— Нет. Просто путешествуем.
— А сколько заплатите?
— Пять золотых.
— Мало.
— Если до самой границы, то восемь.
— Все равно мало.
— Сколько же ты хочешь, чтобы тебе заплатили?
— Довезу, а там и поговорим.
— Что ж, идет.
Верзила поднял дверцу и стал ее прилаживать на место.
— Когда отправляешься? — спросил Зигвард.
— К вечеру. Нужно мне тут одну вдовушку навестить, — верзила подмигнул. — Понимаешь?
— Чего ж не понимать, понимаю, — сказал Зигвард понимающе и тоже подмигнул. — У вдовушки твоей подружки нет ли?
— Ого, — сказал верзила. — А ты, мужик, не промах.
— Я тут порассматривал местных баб, — сказал Зигвард. — Какие-то они все невзрачные. Говорят очень громко, ходят враскоряку, старятся быстро.
— Место такое, — объяснил верзила. — Скучное место, и бабы скучные, кроме вдовушки. Ну, ничего, как прибудешь в Колонию, разгуляешься. Там всего много.
— А я вовсе не в Колонию еду.
— Не ври, мужик. Северная дорога никуда, окромя Колонии, не ведет. Разве что в славские земли, ну да ты вроде умом крепок еще, к славам не поедешь.
— Почему же?
— Дикий народ славы. Их даже артанцы боятся.
— Ага.
— Вот тебе и ага. Ну, к вечеру приходи.
У вдовушки было очень хорошо, скорее всего, ибо отчаянный возница появился у кареты только к полуночи, жуя хрюмпель и довольно крякая. Волчонок уже спал внутри, а Зигвард, погрузив на козлы небольшой сундук с приобретениями, подкармливал лошадей морковью.
— Ну, залазь, поехали, — сказал отчаянный возница, неодобрительно посмотрев на морковь.
Лошади рванули с места так, что Зигвард стал опасаться за карету. Но карета держалась и даже вскоре стала как-то меньше скрипеть, дребезжать, и раскачиваться, хотя грохот все равно стоял невообразимый. Дорога была почти прямая, но с подъемами и спусками. Лошади бежали в гору не замедляясь, а с горы ускоряя бег. Спать при таких обстоятельствах умеют только дети. Зигвард забился в угол, закутался в плащ, и стал размышлять о странном городке Мутное Дно, который видел однажды в детстве, проездом.
За четыре дня, проведенных в Мутном Дне, он узнал столько, сколько не узнаешь за пять лет дворцовой жизни. Артанцы вызывающе разгуливают по улицам. Местная публика усиленно делает вид, что их не замечает. Все население верит в дракона. Нет ни одного храма, зато артанская деревянная башенка с целым сонмом идолов внутри красуется посреди города. Местные люди прижимисты, не очень дружелюбны, и любят пофилософствовать. Об Астафии знают понаслышке. А славов, оказывается, «даже артанцы боятся».
И несмотря на все это, на патриархальный уклад, на суеверия, драконов и колдунов, на идолопоклонническую башенку, на наглые взгляды артанцев, на нищету, ютящуюся по соседству в шалашах, Зигвард слышал по меньшей мере восемь раз за четыре дня, что «Фалкон — великий человек».