Странно. Деревья кругом были голые, как и положено ранней зимой. Но вид у некоторых веток был необычный. Зигвард подошел к одному из деревьев, вглядываясь. Ветки явно были опалены. Он посмотрел на землю. Пепел и обгорелые ветки. Другое дерево. Тоже самое. Еще одно. Тоже самое. А вот и совсем сгоревшее. А вот просто обугленный ствол торчит.
Одна из лошадей заржала. Зигвард обернулся. В памяти возникла дурацкая детская считалка, которой они в дворцовом саду определяли водящего при игре в прятки —
Если дракон демонстрирует страсть,
Вставь ему саблю в поганую пасть.
Он решил ничего не уточнять и не проявлять решительно никакого исследовательского любопытства. Спать больше не хотелось. Зигвард вскочил на облучок и хлестнул лошадей. Лошади заржали. Он слез и, не теряя времени, разрезал кинжалом путы передних.
К полудню Волчонок проснулся и начал проявлять активность. Многострадальная дверца слетела с петель и грохнулась на дорогу. Зигвард остановил лошадей.
Лес кругом был хвойный и обнадеживающе необугленный. Волчонок выскочил и дико посмотрел на Зигварда. Зигвард спрыгнул вниз.
— Чего не спишь, малыш? Жрать хочешь, небось?
— А где возница?
— Он что-то забыл в давешнем городке и решил вернуться. Он нас потом догонит.
— Не догонит. У него других лошадей нет.
— Я ему говорил. Он упрямый, сказал что все равно догонит.
— Может, подождем его?
— Я бы и рад, да некогда. Надо до темна успеть доехать до какого-нибудь селения. Жрать будешь, спрашиваю? Горячего предложить не могу, костер разводить нет времени. Есть две куриные ноги и четыре крылышка. Есть хлеб. Сойдет?
— Сойдет, — согласился Волчонок.
Останавливались в селеньях без названий, но с постоялыми дворами. На пятый день, если считать с момента выезда из Мутного Дна, Зигвард увидел знакомые очертания — река, скалы, брошеная крепость. Дорога шла вдоль реки. Вскоре показалось селение. Местный торговец лошадьми не имел средств, чтобы заплатить сразу за четырех, да еще таких хороших, кобыл. Зигвард согласился продать их за полцены, а карету отдал бесплатно. Добротную утварь, лишнюю обувь, пять бутылок вина и сам сундук он продал, опять же за полцены, местному кузнецу, а себе забрал только походную суму, теплую одежду для себя и для Волчонка, два арбалета, запас стрел и наконечников, и короткий меч. Местный фермер зимой подрабатывал в качестве перевозчика и за скромную плату согласился перевезти важного столичного господина и его малолетнего спутника на другой берег, где начиналась Славия.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КОЛОНИЯ БРОНТИ
Крепостная стена недовольно возвышалась над редким лесом, как опытная сваха над недостаточно щедро сервированным столом. Стена защищала поселение только с одной стороны. Все двадцать лет существования колонии ее пытались достроить, но работы часто прерывались из-за недостатка то средств, то желания, то заморозков, то славских праздников.
Славы составляли половину охранного гарнизона. Им платили золотом. У самих ниверийцев введен был призыв, и каждый мужчина, способный нести службу должен был либо платить значительную сумму в казну Колонии, либо проводить три недели в году, делая обходы и наблюдая за округой с крепостной стены.
— Смотри, никак идет кто-то, — сказал один из славских наемников другому.
— Ну да?
— Ага. Точно идет. И не один. Вдвоем идут.
— Да, действительно. Один мужик, другой либо мальчишка, либо баба. Что будем делать?
— По уставу. Кажется, надо кричать «Стой, кто идет».
— Подожди. Может, сперва командиру доложить?
— Командир спит после обеда.
— Но ведь случай необычный?
— Да.
— Значит, надо доложить.
— Он будет недоволен.
— Почем ты знаешь?
— Все ниверийцы вечно чем-то недовольны.
— Ладно. Кричи.
— Что кричать?
— Кричи, «Стой, кто идет».
— Я сегодня что-то охрип. Ты кричи.
— Не буду.
— Почему?
— Не хочу.
— Ты воин или нет?
— Надо бы позвать вон того. Вон, стоит у лестницы. Это ниверийская колония, пусть он и кричит.
Позвали ниверийца. Тот, среднего возраста кузнец, не знающий славского языка, подошел, гремя мечом, и долго не мог понять, в чем дело. Ему объясняли и показывали пальцами на две приближающиеся к стене фигуры.
— Чего вы ко мне привязались? — возмутился кузнец. — Что за глупые славские шутки? Дикари. Одна морока с вами. Вечно чего-то хотят, а что хотят, объяснить не могут. Темнота. Нет чтобы воспринимать… эту… ну, как ее… культуру… от нас. Нет, они все чего-то тараторят на своем бессмысленном наречии. Ну, чего надо?
— Да ты пойми, старая чурка, идет кто-то, — разъясняли славы. — Вон, посмотри туда буркалами своими. Вон там. Вон двое.
— Вот бараны, — отчаялся кузнец. — Чего лопочут, кто их разберет.
В конце концов один из славов побежал будить командира. Тут кузнец наконец-то заметил, прямо по ходу, мужчину и мальчика — те были совсем близко — и, выругавшись, побежал за славом. Командир спросонья выслушал говоривших одновременно кузнеца и слава и грозно велел обоим замолчать.
— Докладывай, — сказал он кузнецу.
— Идут двое.
— Куда идут, какие двое? Яснее, пожалуйста, а то в погреб посажу.
— К крепости идут. Один взрослый, другой не очень.
— Так. Теперь ты, — обратился командир к славу по-славски. — Что случилось?
— Да там кто-то идет.
— И что же надо делать, когда кто-то идет?
— Э… докладывать?
— За что вам только деньги платят.
Командир встал и вышел из временника на верхний уровень стены. В лицо ударило холодным ветром. Командир поморщился.
— Эй! — крикнул он. — Вы там! Внизу! Куда путь держим?
— В Колонию Бронти! — крикнул старший из двух, приветственно помахав рукой.