– Почему «боец»? – спросил Алексей вслух. Слово было устаревшим, такого он не слышал уже достаточно давно.
– Слово «солдат» хуже подходит, товарищ военный советник, – сообщил переводчик Ли. – Садитесь, пожалуйста, в кабину.
Место в кабине грузовика было как раз на двоих, и «командиру взвода» с вооруженным карабином «рядовым бойцом-добровольцем» пришлось остаться сзади, на ветру. Дорога быстро утомила давно отсидевшего себе все возможные места Алексея, но заставить себя поспать еще хотя бы час ему не удалось. Пришлось сидеть, глядя на тянущуюся под колеса грунтовку, выметаемую негустой поземкой, и по сторонам – на неинтересный пейзаж, унылостью своей напоминающий то ли Казахстан, то ли юг того же Забайкалья.
Оттопырив от скуки губу и стараясь не слишком часто поглядывать на вцепившегося в рулевое колесо щуплого корейца с коротко стриженными волосами, Алексей размышлял обо всем подряд, включая непонятую ему оговорку переводчика о разнице в словах «солдат» и «боец», как и о «командире взвода» против привычного уже «лейтенанта». Последнее слово исчезло из советских военных уставов так же, как исчезло слово «командир» в значении «офицер». Командир в каждом подразделении, соединении, корабельной боевой части мог теперь быть только один. Про себя капитан-лейтенант с усмешкой подумал, что и сам он от обращения «командир» уже успел отвыкнуть – последний раз командиром он был еще в лейтенантские времена. Сменив пусть маленький, но все же свой торпедный катер сначала на канонерку, потом сразу аж на первый в стране линейный крейсер, а затем на тральщики, он каждый раз был уже одним из многих.
Алексею хотелось надеяться, что срок советничьей службы при китайских и корейских штабах, составлявший обычно от восьми до четырнадцати месяцев, он отслужит с честью. Именно это назначение было тем, чего он, застрявший на уровне младшего офицера, и добивался, понимая, что от уходящего поезда кадрового плавсостава «первой линии» отстать очень легко. С каждым годом в воздухе, которым дышала страна, все сильнее попахивало озоном и порохом, и любой помнящий этот запах с конца тридцатых фронтовик, если он хоть что-то собой представлял, старался занять свое место в раскручивающемся механизме готовности.
Получив в начале декабря 1952-го сообщение о новом назначении, Алексей счел себя везунчиком – что, впрочем, полностью соответствовало тому ощущению, которое он вообще и испытывал с момента поступления в училище. Сыну погибшего в самом начале войны кавалерийского офицера и брату погибшего в ее середине офицера артиллерийского, моряку Алексею Вдовому повезло честно отвоевать всю Отечественную от начала и до конца, ни разу не спрятавшись за чужую спину и не согнувшись. Более того, ему повезло остаться в живых и даже сравнительно целым…
Подняв руки, Алексей провел ладонями по изуродованной половине лица, как будто утирал текущую по ней воду. Кости уже давно не болели, но он все равно вздрогнул. Ничего. Это можно пережить. Согласно инструкциям, которые до него довели, пребывание советских военнослужащих в действующих частях запрещено – значит, ему действительно предстоит всего лишь советничья работа на берегу, какой бы серьезной она ни была. Восемь месяцев, двенадцать, четырнадцать, а хотя бы даже и шестнадцать. За такой срок вполне можно попытаться осложнить жизнь вражеских моряков, занимающихся тралением подходов к свежезахваченным или потенциальным плацдармам, до такой степени, что это окупит его проезд до Пекина, самолет до Мукдена и дорогу в этом разваливающемся грузовике и туда, и обратно.
Как предполагал капитан-лейтенант Вдовый, после этого вместе с погонами капитана третьего ранга его должна, обязана была ждать настоящая командная должность на любом из отечественных флотов. В идеале – командиром одного из строящихся эскадренных миноносцев новой 56-й серии. Как вариант – командиром любого из семи десятков современных «Тридцаток-бис», ставших за последние несколько лет становым хребтом, рабочими лошадками всех шести флотов. Еще одним, устраивавшим его, вариантом Алексей считал командование дивизионом тральщиков или даже торпедных катеров. Последнее, впрочем, вряд ли: катерники – это особая каста, а на флотах сейчас достаточно много боевых офицеров, отвоевавших на катерах всю войну, в отличие от него, а также ходивших в самые настоящие торпедные атаки и теперь только и ждущих возможности принять под свое командование очередной десяток «Тэщек», в обилии строящихся в Ленинграде и во Владивостоке.
Вообще же у любого из этих назначений, если рассматривать их как чисто теоретические возможности, были и свои плюсы, и свои минусы. Переформированные после окончания войны, флоты советских ВМС росли, по мнению Алексея, глядящего вокруг со своей колокольни младшего офицера, почти как на дрожжах. Доля флота в общем объеме оборонного бюджета только за последние несколько лет выросла так, что это его в чем-то даже пугало. Достраивались сразу несколько линкоров «второй серии», вступили в строй новые линейные крейсера «Сталинград» и «Москва», строился третий, название которого еще не знал ни один из его знакомых. После «шестьдесят восьмых» – легких крейсеров военного времени – и последовавшей за ними «промежуточной» короткой серии «68-К», достроенной по чуть подкорректированному проекту, вступила в строй первая пятерка новейших крейсеров «68-бис», сразу распределенных по флотам. Несколькими годами раньше вошли в составы эскадр освободившие для своих последователей достроечные мощности судостроительных заводов последние серийные «26-бис» – родные братья балтийского «Максима Горького», черноморского «Молотова» и двух «тихоокеанцев». И это не считая десятков эсминцев, сторожевиков, тральщиков и подводных лодок новейших проектов. И все – одновременно с огромными средствами, выделяемыми на строительство и модернизацию военно-морских баз, судостроительных и судоремонтных заводов, военно-морских училищ и школ, на не прекращающуюся все эти годы боевую учебу в полную силу. Зная, что страна только-только начинает оправляться от понесенных ей чудовищных потерь, и помня, с каким трудом, на грани возможного, им удалось отбить удары врагов в 1941 и 1944 годах, капитан-лейтенант Вдовый, бывалый и вполне неглупый боевой офицер с четырьмя орденами на груди, боялся. Ему очень хотелось надеяться, что новая война не начнется до тех пор, пока он не вернется домой.
Для любого нормального офицера советских ВМФ военно-морской флот Корейской Народно-Демократической Республики представлял, на первый взгляд, полное позорище. Даже какая-нибудь Ладожская или Волжская военная флотилия в самые худшие свои военные дни крыла его по количеству вымпелов и объему сил и средств, как бык козу. Но в то же время – северокорейский флот продолжал драться, впитывая в себя и те крохи, которые могли дать ему сами почти беззащитные с моря китайцы, и те, которые доходили до него с советских заводов, отделенных от Восточного и Желтого морей многими сотнями и тысячами миль.
На скопище сараев и саманно-глиняных домов, носящее внушительное название «Военно-морская база Нампхо», как оказалось, базировались один торпедный катер и полдюжины приписанных к флоту маломерных судов – от катерных тральщиков и сторожевых катеров до обычных деревянных шхун, кунгасов и прочих «плавединиц». Единственный крупный тральщик, который с натяжкой можно было назвать «базовым», был вооружен японской 75-миллиметровой пушкой, остальные несли максимум «сорокапятки».
– Сколько всего торпедных катеров у флота? – спросил Алексей «командира взвода Ли» (которого для удобства начал все же называть про себя лейтенантом), посмотрев на кораблики, затянутые маскировочными сетками и заваленные щитами, раскрашенными под цвет окрестных крыш.
Лейтенант пожал плечами: он не знал. Вопрос надо было задавать флагминеру флота, но того в базе не было, и ждать его Алексею предстояло как минимум еще один день. Расхаживая по пирсу, покрытому таким же многослойным мусором, изображающим искажающий камуфляж, он внимательно смотрел себе под ноги. Сломать лодыжку в первый же день на новом месте было бы, вероятно, худшим позором, какой можно себе представить. Не считая самой «военно-морской базы».