– Янт, я должна извиниться перед тобой за то, что произошло сегодня.
– Почему? Ты все сделала правильно.
– Я выставила тебя в неприглядном свете. Это было жестоко. Ведь я знала, что ты устал.
Соболезнования от заская укололи меня еще больнее, чем само поражение.
– Ты никогда не станешь эсзаем, если будешь беспокоиться о подобных вещах, – сказал я мягко.
– Если бы бессмертные не были честны, то мир перестал бы их любить, – ответила она.
Я отмахнулся от нее – никто не любит сидеть и выслушивать трюизмы.
– Знаешь, сестра, что такое Круг? Это просто способ изолировать могущественных людей от общества и объединить их под контролем императора, чтобы они не могли причинить миру вред. А затем отправить их на борьбу с Насекомыми, дабы мир оставался неизменным… Свэллоу, будь мудрее. Оставайся в Ондине и правь им – только так Сан не сможет подрезать тебе крылья, а затем начать распоряжаться твоим потенциалом. Нам еще понадобится твоя свобода и беззаботность в ближайшие лет двадцать.
– У меня нет такой свободы, которую я могла бы потерять в Круге.
– М-м-м. – Я откинулся назад на медвежьей шкуре и, сфокусировав взгляд, посмотрел на нее. – На самом деле ты упорно пытаешься навсегда заковать себя в цепи. Смертные свободны от ответственности за… это… – Я махнул рукой в сторону сложенных колчанов со стрелами, принадлежавших Молнии, его луков и доспехов. – Во многих смыслах я был счастливее, когда был безработным юнцом, лазавшим по скалам Дарклинга.
– Я не хочу быть сорокалетней.
– Ну, здесь я уже не знаю, что ответить.
Она передала мне гитару, украшенную превосходным жемчугом. Я бережно взял в руки прекрасный инструмент с колками из слоновой кости, синим с золотом ремнем и эмблемой Ондина на задней части деки. Свэллоу улыбнулась, когда увидела, с какой любовью я держу гитару, не подозревая о том, что просветление, дарованное наркотиком, может заставить инструмент ожить в моих руках.
– Пожалуйста, пригляди за ней для меня.
– Но почему?
– Я больше не сыграю ни одной ноты, пока не убью хотя бы одного Насекомого.
– Ох, Свэллоу, зачем ты это делаешь?
– Империя вынуждает меня. Я сделаю все, что нужно, чтобы стать эсзаем.
– Так выйди замуж за Молнию!
– Ты знаешь, что он утомит меня. Я – не река, не бабочка и не звезда, как он называет меня в своих письмах. Я не так чиста и идеальна, как они, однако все же более интересна и непредсказуема, чем все они, вместе взятые.
– Да, это правда.
Я постучал ногтями по деке, лег, положив гитару на живот, и сыграл рифф. Свэллоу взвизгнула.
– Она никогда раньше не издавала таких звуков!
– О, прости.
– Нет, продолжай.
Она заставила меня сыграть мелодию полностью. Свэллоу стремилась учиться у всех. Я почувствовал легкое раздражение, но все равно поиграл немного, пока смущение не остановило меня. Она ухмылялась.
– Таким образом я зарабатывал в Хасилите деньги, – объяснил я.
– В концертном зале?
– Что ты! Так, на улице. Меня научил один из членов Колеса. Его звали Бабитт.
– Пойдем, поиграй мне у костра.
– Нет. Оставь меня одного.
Употребление сколопендиума – это очень интимная процедура, и я не любил появляться на людях по крайней мере в течение часа после укола. Но Свэллоу была убедительной – она объяснила мое состояние сильнейшей усталостью и сказала, что мне необходим свежий воздух. Она вытащила меня наружу, к огромному костру, где солдаты пили, резали жареное мясо, оживленно разговаривали и смеялись, пока Свэллоу песней поднимала их боевой дух. Я играл мелодии народных танцев и неистовый чардаш, а она танцевала, искрясь и блистая, у огня. Молния наблюдал за всем этим.
Двести лет назад в Хасилите воздух был ужасным. Помнится, я так страшно кашлял, что выронил гитару и скорчился, пытаясь избавиться от мокроты. Бабитт-гном оперся на черные стальные перила. Я помню запах чаечьего масла, которым он мазал волосы.
– Я могу играть, – захрипел я. – Правда, еще было бы неплохо продышаться.
– Фелисития говорит, что ты больше зарабатываешь на торговле и поэтому тебе лучше на ней и сосредоточиться.Он говорит, что не может прокормить нас. Он говорит, что у нашей банды больше не осталось денег.
Бабитт почесал волосатую задницу, которую едва скрывали его залатанные штаны. Я поднял гитару и начал снова настраивать ее.
Бабитт был пухлым, волосатым, низкорослым и самодовольным, а я – длинным и, как правило, очень стеснительным. Я был уверен, что мы прекрасно дополняли друг друга и вместе выглядели неплохо. Я ненавидел его, а он – меня, но слово Фелиситии было законом. Как-то однажды ночью Бабитт ограбил зоомагазин, а потом позвал меня и сказал:
– Слушай, у меня есть две тысячи золотых рыбок. Ты можешь их куда-нибудь пристроить?
– А денег вы, что ли, не взяли?
– Они у Фелиситии, – терпеливо ответил Бабитт. – У меня – золотые рыбки.
Но не в этом дело. Я объяснил ему, что покончил с торгашеством, поскольку у Петергласса заключен контракт на меня, к тому же я устал от клиентуры, бродящей за мной по пятам, подобно нежити. Бабитт прекратил чесать задницу и принялся теребить свою бородку.
– Фелисития будет тобой недоволен.
– В таком случае он, возможно, себя переоценивает, так ведь?
Я присел и начал собирать монеты, пока до них не добрались волосатые лапы Бабитта.
– Может, ты этого не знаешь, но Фелисития в момент разорится, если я покончу с торговлей, – добавил я.
Бабитт ухмыльнулся, и это было не самое приятное зрелище.
– Шира, я знаю. Ты никогда не прекратишь торговать наркотой в Хасилите. Ты одержим жаждой власти, а это еще хуже, чем быть нежитью.
– Это все, что ты знаешь. Целый мир будет лизать мне пятки.
Я засунул руки глубоко в карманы и поплелся по направлению к улице Жженой. Бабитт последовал за мной, и его глаза были на одном уровне с отверстием в деке гитары, висевшей у меня на спине. Возле входа в бар «Кент-ледж» нас остановил запах пива, и мы, взглянув друг на друга, поддались соблазну. Я придержал дверь, дабы Бабитт без затруднений ввалился внутрь, а потом выгреб из кармана горсть мелких монет, которые мы насобирали за утро. Я вяло протянул их Бабитту, чтобы тот пересчитал.
– А маленькие, с дырочками – что это?
– Пуговицы.
ГЛАВА 8
Хасилит, 1818. Как умер Фелисития
Утренняя гроза часто кажется не к месту – бури должны случаться исключительно по ночам. Пять утра, с моря набежали иссиня-черные тучи и собрались над Хасили-том, заслонив собой рассвет. Я не спал всю ночь – следил за человеком, который следил за моим домом.
Не думаю, что она видела меня, но уверен, что у нее был арбалет, поскольку она практиковалась на всех окрестных кошках. Я вышел из аптеки через заднюю дверь и добрался до угла улицы под прикрытием старой кирпичной стены. Присев среди мусора и битого стекла, я взглянул назад – туда, где стояла девчонка. Она развернулась и посмотрела прямо на меня. Я побежал…
…Я бежал по тротуару, заплеванному жевательной резинкой, через узкий стальной мост, мимо Кандальных ангаров. Девчонка выпустила первую стрелу, но она прошла далеко от меня – я уклонился. Стрела воткнулась в высокий зеленый забор. Я перебрался через него и немного отдышался на другой стороне. Забор был весь покрыт граффити. Лучшим рисунком был мой.
Я бежал по грязным лужам и голубиному дерьму. Она сильно отстала на углу квартала. Я поскользнулся и выругался. Она услышала это и прибавила ходу. Густой воздух Хасилита застревал у меня в горле, а раннее солнце отражалось в зловонной реке. Ты не сможешь настичь риданнца, подумал я, когда вторая стрела просвистела в миллиметре от уха. Кто же ты, ко всем чертям, такая? Сучка из банды Лучников.
Я стремглав мчался к огромной свалке хлама. Пути, лежавшие через горы мусора, были мне прекрасно знакомы, а вот для девочки эти места были чужими – она была с другой стороны реки. Это делало ее осторожной. Полкилометра от ее территории, и она могла бы попасть на Равнинные земли.