Отбросив воспоминания о бароне, мэтр Адам, практики ради, попытался вычислить сознание, принадлежащие сегодняшнему «герою дня». Вернее, приснопамятной маскарадной ночи. Господин, назвавшийся доном Текило, к удивлению мага, спокойно спал в своей камере в подземелье южной башни. Мэтр Адам подивился такой безмятежности – ведь суд вполне мог закончиться смертным приговором. И совершенно искренне восхитился крепостью духа иберрца.
Впрочем, узнай дон Текило о том, что сумел вызвать восхищение у некоего господина мужеского пола, он бы, скорее всего, отделался равнодушным хмыканьем. Единственно, что по-настоящему заботило в текущий момент благородного дона – верней, заботило бы, пребывал бы он в трезвом уме и полноценном самочувствии, - так это невозможность украсть приличный костюм. Как назло, ни комендант, ни прочие заключенные Серой крепости и близко не походили на импозантного широкоплечего искателя приключений, а красть мантию у мага дон Текило не хотел. И мала она ему, скорей всего, будет, и, что особенно противно, – придется смотреть на полураздетого Вига. А это зрелище не для слабонервных.
Тюремный сторож загромыхал ключами, тревожа сладкий предобеденный сон дона Текило. Широкий зевок, потягивание… Полный сожалений о несбывшихся мечтах вздох при виде неуютного серого одеяния – штанов и куртки, выданных заключенному заботливым Буше, умывание, бритье, легкий перекус… И вот дон Текило Альтиста почувствовал в себе достаточную смелость и мужество, чтобы предстать перед Судьбой, прикинувшейся ради такого случая брабансскими законниками.
Дозволив конвою сопроводить себя в зал, где вот-вот должны были начаться слушания по его делу, дон Текило придирчиво рассмотрел триумвират, от которого нынче зависело его ближайшее будущее. И, собственно говоря, сам факт того, будет ли у дона будущее, или же нет.
Первым бросался в глаза представительный господин лет пятидесяти – высокий, широкий в кости, с рыцарственной осанкой и жестким волевым лицом, пропаханном морщинами по щекам и лбу. Господин пронзил введенного в зал заключенного острым орлиным взором, сморщился, будто скушал гусеницу и забарабанил пальцами по столу. Справа от господина сидел преклонных лет старичок, с головой, плешивой, как ведьмина гора. Дедка трясла старость, она же издавала хрипы дохлой старческой грудью и она же истекала непонятными жидкостями из уголка незакрывающегося рта. Старичок был одет не в традиционную судейскую изумрудно-зеленую мантию, а в парчовую сутану, усугубленную на шее золотым массивным символом неизвестного дону Текило Ордена. При виде состроившего подобающую случаю кислую рожу заключенного старик-патриарх заперхал что-то угодно-выгодное собственному божеству.
Третьим в судейской компании был господин стандартной воинской наружности: что-то квадратное с небольшой куполообразной надстройкой, сбитый на сторону нос, шрам на лице, ополовиненное ухо, кирпичный загар там, куда попадает солнце сквозь прорези шлема, девственно чистый лоб без признаков чрезмерных раздумий, и крепко сжатые кулачищи. Ну, в добавок – кираса, проглядывающая из-под судейской мантии, и детское изумление на лице: «А что это я здесь делаю?»
Не самый плохой судейский состав, подумал дон Текило. В Шуттбери пять с лишним лет назад был хуже – там все решали три пердуна, прямо-таки созданные из чернил и подгнивших пергаментов. А эти ничего… Конечно, не идут ни в какое сравнение с судьями Бёфери, пытавшимися приговорить дона Текило к пожизненному заключению за грабеж и погром (вспомнить бы, чего громил, кого грабил…), и которые в итоге выплатили иберрцу компенсацию за моральный ущерб и с раболепием испрашивали разрешения внести имя любезного господина в списки почетных горожан и директоров корпорации «Фрателли онести». Нуте-с, мысленно потер ручки дон Текило, посмотрим-с, посмотрим, чем нас нынче порадуют…
Господа судьи поспешили оправдать ожидания несчастного вора.
Не успел дон Текило сесть на скамью подсудимых, предварительно выслушав бойкий речитатив секретаря суда, не успел поморщиться от придирчивого обнюхивания и сканирования ауры, которым подверг его маг – хлипкий на вид кареглазый шатен лет тридцати, и уж совершенно не успел рассмотреть присутствующую в зале публику, - как господин Королевский судья, тот самый, который носил свою мантию с тем же достоинством, что его воинственный собрат - рыцарский тяжелый доспех, размашисто ударил по столу деревянным молотком и хрипло выкрикнул:
- Повесить!
Дон Текило не ожидал подобной прыткости. Более того – никто не ожидал. Священник подавился собственной слюной, а вояка подпрыгнул, будто стук молотка скомандовал ему «Фас!» Маг дернулся; у него бешено завращались глаза, каждый в противоположном направлении друг от друга - мэтр Адам пытался справиться с ментальным всхлипом, который одновременно выдали все присутствующие – гости, свидетели и стражники. Мэтр Виг, скромно сидевший позади всех, в уголке, на колченогом стульчике, закашлялся, давясь от смеха.
- Ваша милость, - подскочил к судье секретарь. Склонился над ухом и зашуршал нечто успокоительное, потрясая зажатыми в руке пергаментами. Дон Текило, навострив ушки, расслышал обрывки фраз: «… не можем же мы просто так всех вешать…», «нет, можно, если очень хочется…», «…недовольство короля Иберры…», «…король Антуан живет ближе…», «… зато Фабиан живет дольше…», «казнить нельзя помиловать». Вмешался и господин маг. Он весомо произнес:
- Ваша милость, успокойтесь. Не стоит принимать спонтанных решений!
- А что? – грозно вопросил судья. – Я просто выражаю желание заключенного! Он ведь хочет полетать?!
Заявление вызвало пересуды в зале. Все как-то сразу восхитились мудростью и прозорливостью барона де Флера. Ну надо же! Конечно! Повесить, разумеется, повесить!
- Обвиняемый! – рыкнул судья на иберрца. – Вы хотите насладиться радостью полета?
- Да! – бойко подскочил дон Текило. – И требую вернуть мне крылья!
- Какие крылья? – чуть опешил судья.
- Белые, лебединые, одна пара в комплекте!
- Верните подсудимому крылья, - вальяжно распорядился судья.
Мэтр Виг и подсевший к нему мэтр Панч помирали со смеху, глядя, как расторопный Буше, подскочив к господину судье, судорожно раскланивался и, трясясь сочленениями, объяснял, что никаких крыльев ему в довесок к заключенному не выдавали… Но он сей же минут сбегает, проверит!..
- Нет крыльев? хммм… странно, странно. Вы не находите? – спохватился барон и вежливо повернулся к своим коллегам по заседанию, дабы они не почувствовали себя забытыми. Священник заперхал, что все делается милостью свыше, и ничтоже мы сумняшееся в промыслах, нам неведомых, но исполненных благости… А господин вояка оказался застигнут врасплох. Догадавшись, что барон чего-то ждет, вояка в дикой панике заозирался по сторонам, схватил первое, попавшееся под руку, - а это оказалось гусиное перо, предназначенное для ведения записей, - и протянул коллеге.
- Угу, - удовлетворенно кивнул господин судья, рассматривая перышко. – Обвиняемый, вот вам перо. Теперь можно идти вешать.
- Простите, ваша милость, - сурово, с печалью в голосе ответствовал дон Текило. – Мои прежние побольше были. Верните! - дон патетически возвысил голос и, для пущего эффекту, осторожно надорвал ворот куртки. – Верните, ибо благости жажду и милости ищу в отриниваниии земного и пр… пр… - «Так, что врать-то буду?» – мимолетно испугался вор, запнувшись на полуслове. И тут же вернул своим словесам привычную легкость: - просветления! Простите меня, ибо духом слаб! Дозвольте покаяться!
Как и рассчитывал коварный дон, слова его были тут же услышаны.
- Кайся, грешник! – сильным звучным басом рявкнул священник, на пол-секунды опередив реплику старшего судьи. Господин барон захлопнул открытый для окончательного принесения приговора рот, недовольно покосился на коллегу, но спорить не стал.
- Я виновен в тринадцати дюжинах грехов! – вопил дон Текило. – Я нарушал данные обещания! Я злословил! Я желал жену ближнего своего!
- Подробнее, - пробудился господин вояка. Сурово нахмурил брови, и дон Текило, конечно же, не сдержался:
- Я желал жену своего соседа, госпожу Бригитту. У нее была талия в две пяди обхватом, от поцелуев в шейку она хихикала, потому что боялась щекотки; а грудь ее была жаркая и томная, как только что сваренная бобовая похлебка, - и дон Текило единым духом поведал, какими еще особенностями анатомии и физиологии обладала пресловутая Бригитта. Половина присутствующих опешила. Дон, повернувшись к почтеннейшей публике, бодро и бойко поведал, что, оказывается, желал не только донью Бригитту, но и донью Капитолину, супругу мясника, Дульцинею, девицу на выданье, донью Федру, вдову булочника, госпожу Кьярри, супругу могильщика, ее дочь Бьянку, девицу с сомнениями, госпожу Зерепку, госпожу Ба Бульку, госпожу Жульку, девицу Мурку…