— Ну, к покупателям приставал, деньги у всех просил. После витрину разбил… Ругал последними словами жену…
— Надо было Шоенова позвать, милиционера.
— А он говорит, плевать я хотел на Шоенова. Фиги показывал. — Сельпо Даши понизил голос: — Он и вас, Дансаран Ванганович, поносил…
— Что такое? — сузил глаза-щелочки Гурдармаев.
Сельпо Даши перешел почти на шепот:
— Мне, говорит, все нипочем. И Гурдармаев тоже. У него, говорит, у самого грешки водятся. Он, говорит, из колхозной отары жирных баранов берет…
Дансаран Ванганович, успокоенный, лениво машет рукой.
— Ерунда… Мало ли что пьяный болтает. От дерева — сажа, от плохого — плохое… Но ты, как заведующий магазином, должен пресекать клевету на руководящих товарищей. И правильно сделал, что информировал меня об этом инциденте. Мы таких тунеядцев быстро выпроводим отсюда!
— Будет сделано!
— Вот еще что, — добавляет Гурдармаев. — У нас в Хангиле магазин всегда работал хорошо. Недостач и так далее никогда не было. Я надеюсь…
Сельпо Даши понял с полуслова.
— О чем разговор! Насчет этого будьте спокойны. Вы вполне можете на меня положиться, Дансаран Ванганович… Если вам что-нибудь дефицитное потребуется… — завмаг поперхнулся, поняв, что сболтнул лишнее. — Извините, мне пора за прилавок.
— Ступай, — разрешил Гурдармаев. — Если будут какие вопросы, — заходи.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На маленьком столике резко зазвенел будильник.
— Семь часов. Пора вставать. Слышишь, Бабжа?
Тот, кому это говорят, плотнее заворачивается в одеяльце и тянет из-под него плаксиво:
— Не-ет…
— Ты же обещал встать, как только прозвенит будильник. Слышишь, как весело звенит. Красиво?
— Некраси-иво.
— Сыночек! Проснись. Пора уже.
— Еще немножко…
Женщина берет на руки заспанного мальчишку.
— Ну, сыночек, хороший мой…
Мальчик трет глаза, всхлипывает:
— Не пойду в ясли!
Так начинается каждое утро хозяйки дома — Лидии Васильевны Демидовой, учительницы, парторга колхоза.
Самая младшая в многодетной семье, родом из Бо-ханского аймака Иркутской области, она приехала в Агинские степи, окончив педучилище. Учительствовала, работала библиотекарем, снова вернулась в школу, вышла замуж за хангильца Шойдока Цынгуева. Привыкла к здешним местам, будто всегда тут жила. У нее трое детей. Старшие учатся в школе.
В прошлом году выбрали Лидию Васильевну секретарем колхозной парторганизации. Нелегкое это дело — быть парторгом такой крупной артели. Чем только не приходится заниматься. Самой Лидии Васильевне кажется, что важнее всего из сделанного ею — ясли. Обыкновенные детские ясли. Отчасти она считает так потому, что и у нее дети. Пусть всего трое, а маленький — только Бабжа. Но в колхозе чуть не в каждой семье куча ребятишек. У Сапсараевых, например, десять молодцов, мал мала меньше. А таких, у кого по три-четыре ребенка, — не сосчитать.
Прежде, во время посевной, стрижки овец, сенокоса и прочих кампаний, в Хангиле открывали сезонные ясли. Но какой от них прок, если они просуществуют неделю-другую? Неохотно отдавали туда детей колхозники. И правильно. Какой смысл мотать малышей?
Загорелась Лидия Васильевна. Отвоевала большой дом, собрала женщин, вместе с ними вычистила, выскоблила, побелила все комнаты. Мужики новую ограду из штакетника сделали, площадку для игр, маленькие кроватки, столики, стульчики смастерили. Догдомэ расщедрился — денег дал на коврики, на разные игрушки. Накупили кукол, мячиков, книжек, кубиков, диафильмов. Дансаран Ванганович штат выхлопотал: воспитательница, медсестра, повар, полсторожихи. Повесили вывеску:
ДЕТСКИЕ ЯСЛИ
колхоза «Улан-Малчин»
Когда по-серьезному что-нибудь делается, все видят. Повели ребятишек в ясли, и упрашивать никого не пришлось. Больше трех десятков малышей уже ходят!
Теперь Лидия Васильевна добивается, чтобы ясли были круглосуточными. Тогда и с дальних стоянок будут возить. А сколько рабочих рук высвободится! Потому и считает парторг это дело первой своей победой. Потому так радостно собирает каждое утро своего Бабжу.
И сегодня, как обычно, поднялась чуть свет. Успела уже завтрак приготовить до того, как будильник зазвенел. Раскраснелась в домашних хлопотах. В желтом ситцевом платье, мягких тапочках, с полотенцем на плече держит в руках таз с водой, зовет сына:
— Бабжа-а! Иди умываться скорей!
Толстенький, с жесткими черными волосами, Бабжа никак не может натянуть майку.
— Я чистый.
— А посмотри-ка на себя в зеркало.
Вздохнув, малыш наклоняется над тазом.
— Ну, мойся, — мать льет ему на шею воду из ковша.
— Холодная! — взвизгивает Бабжа.
— Ничего-о, закаляйся. Ты же мужчина! — смеется Лидия Васильевна и намыливает ему лицо, уши.
— Ой, в глаза! Щиплет! — вопит мальчишка, трясет головой, разбрызгивая пену.
С грехом пополам Бабжа умыт, одет и накормлен.
— Ну вот, можешь отправляться. Нравится тебе в яслях?
— Сначала нравилось, а теперь нет.
— Почему?
— Плохо там..
— Вот так так!..
Полгода потратила Лидия Васильевна, чтобы сделать доброе дело, и вдруг собственный сын такое говорит!
— Почему же плохо?
— Да-а! Руки мыть заставляют. Кашу каждый день дают. И еще днем спать велят….
Успокоенная, Лидия Васильевна смеется:
— А ты как бы хотел? Порядки соблюдать надо.
Бабжа заглядывает в спальню.
— Папа еще спит?! Я его сейчас разбужу.
Еле удается остановить его:
— Он поздно с работы пришел. Пусть отдохнет. А ты иди. Посмотри-ка в окно: Балма и Дугарма уже пошли.
— И я с ними! — Бабжа срывается с места.
Лидия Васильевна глядит ему вслед. Из спальни слышится голос мужа…
Без малого два десятка лет прожили они с Шойдоком. Хорошо прожили, ничего не скажешь. И в колхозе Шойдока ценили. А когда бригадиром стал, словно подменили его. Работает, как бы это получше сказать, неважно, а хочет, чтобы его бригада считалась передовой. Всякими правдами и неправдами добивается этого. Дома теперь у них постоянные стычки и на людях тоже. К Лидии Васильевне придирается: «Хоть ты и парторг, а ничего не понимаешь. Раз ты мне жена, почему не поддерживаешь? Правду говорят: у бабы волос длинный, а ум короткий…»
Это бы все ничего. Попивать стал Шойдок. Крепко. И домой поздно возвращается. Вчера почти под утро заявился. На ногах не стоял. Начал всякую чепуху городить. Прямо одетый на диван свалился, уснул.
— Лида! Нет чего-нибудь… опохмелиться?
— Нет ничего. Спи!
«Надо с ним как следует поговорить», — думает Лидия Васильевна. Время еще позволяет, и она принимается за уборку. Быстро подтерла пол, смахнула пыль, вытряхнула из большой раковины-пепельницы окурки, поправила кружевную скатерть на столе, привела в порядок книги на этажерке.
К некоторым людям, занимающим большие должности, домой ходить не любят. Сюда же приходят запросто. Вот и сейчас, несмотря на ранний час, возле дома остановилась машина, простучали шаги на крыльце, отворилась дверь.
— Мэндэ амар, Лидия Васильевна!
— Оюна? Мэндэ-э! Давно я тебя не видела.